Столб был выщерблен на уровне груди. Его много раз использовали для этого запланированного зверства во имя немецкого народа.
Новая веревка пахла джутом, но оказалась коротковатой. Старый унтер втянул живот, чтобы стать потоньше. Мы кое-как завязали узел, и Штеге прослезился.
— Я выстрелю в деревья, — прошептал он. — Слушай, дружище, я не могу стрелять в тебя.
Девушка расплакалась. Женщины обычно так не плачут. Вопли ее напоминали рев животного. Порта отскочил от столба, уронил винтовку, вытер потные ладони о сиденье брюк и поднял свое оружие. Потом вернулся к остальным, стоявшим шагах в двадцати позади нас.
Мы поспешно отошли от двух привязанных к столбам людей.
Армейский священник с красными петлицами[28] и крестами на них вместо обычных орлов подошел к обвязанным веревками мужчине и девушке.
Девушка уже утихла. Священник пробормотал молитву и воздел руки к безоблачному небу. Казалось, он хотел убедить невидимого Бога, что происходящее справедливо и правильно в измученном войной мире.
Военный прокурор сделал несколько шагов вперед и зачитал:
— Мы совершаем эти казни, дабы защитить государство от серьезных преступлений, совершенных этими двумя преступниками. Судьи специально созванного военного трибунала приговорили их к смерти в соответствии с тридцать второй статьей государственного уголовного кодекса.
Он быстро отошел назад. Побледневший Пауст с отчаянием глядел за песчаную пустошь.
— Наряд, равнение направо! Внимание! Заря-жай!
Щелкнули предохранители, зловеще лязгнули затворы.
— Наряд! Целься!
Приклад уперся в плечо. Глаз смотрел вдоль ствола. Над мушкой появилось что-то белое — приколотое к каждой груди. Под этой белизной билось сердце, все еще перекачивая кровь по живому телу.
Штеге всхлипнул и прошептал:
— Я выстрелю в дерево.
— Наряд…
Девушка издала жалобный стон. Наряд зашатался. Заскрипели кожаные ремни. Позади нас кто-то упал в обморок.
— …пли!
Отрывистый, раскатистый грохот двенадцати винтовок, отдача в двенадцать солдатских плеч. Убийство именем государства свершилось.
Мы, как загипнотизированные, смотрели дико раскрытыми глазами на свои жертвы. Они бились в веревках. Старый унтер упал на землю. Веревка развязалась. Он сучил ногами и скреб пальцами лесок, по которому расползались красные пятна.
Девушка только успела выкрикнуть: «Мама!» Протяжное, дрожащее «Мама!»
Четверо саперов из пятьдесят седьмого батальона поспешили к столбам. Штабной врач равнодушно взглянул на двоих в заплатанной рабочей одежде, затем подписал какие-то документы.
Издалека, словно в трансе, мы услышали команду Пауста:
— В машину!
Оступаясь, как пьяные, мы заняли свои места в кузове. Под глазами и на щеках Штеге виднелись следы слез. Лица у всех были молочно-белыми.
Мы проехали мимо караульного помещения. Нас никто не окликнул. Мы все молчали. Только мотор ревел бесчувственно, как всегда.
Мы подъехали к гравийной куче, где работали военнопленные.
— Уже двадцать минут первого, как летит время, — негромко сказал Мёллер.
— Гороха нам не достанется, — буркнул Шварц.
— Гнусная скотина! — завопил Штеге и внезапно бросился на него. — Я тёбе все зубы повыбиваю, чтоб ты долго-долго не мог жрать гороха!
Он сел на повалившегося с грохотом Шварца и колотил по лицу одной рукой, а другой пытался его задушить.
Шварц был еле жив, когда мы наконец оттащили Штеге. На губах у него была пена, и держать его пришлось Плутону и Бауэру.
Сквозь поднявшийся шум мы услышали голос Пауста:
— Ради Бога, кончайте скандал!
Никто не обратил на него внимания. Все кричали. Грузовик подъехал к казарме, и мы высыпали из него шумной кучей.
— Наряд до отбоя свободен, только не забудьте первым делом почистить винтовки, — сказал нам Пауст.
Мы прошаркали мимо таращившихся новобранцев, которые только что вернулись с обеда. Когда подошли к своей комнате, Бауэр крикнул Порте:
— Встретимся в «Рыжей кошке»!
Порта резко повернулся и запустил в него винтовкой.
— Тебе что до меня? Тупой скот! Не лезь в чужие дела!
Бауэр едва успел увернуться от винтовки и побежал к своей комнате.
— Кое у кого нервы, — сказал с усмешкой один ефрейтор.
Он был из второй роты. Плутон двинул его кулаком по физиономии. И сказал:
— А теперь кое у кого фонарь под глазом, не так ли?
— Построение для молебствия — сплошное посмешище, — сказал Порта. — Нужно только монотонно бубнить под нос, чтобы никто не мог ничего разобрать. То и дело произносить «cum spiritu tuo»,[29] а потом радостно возглашать «Dominus
Порта в роли попа
Мы сидели в оружейной, играя в «двадцать одно». Перед Портой лежала внушительная сумма. Везло только ему.
Унтер-офицер интендантской службы Хаузер лишился почти двухсот марок, и игра ему надоела.
— С меня хватит. Давайте бутылку, — сердито проворчал он.
Появилась бутылка с этикеткой «Бензин». В ней была смесь коньяка и водки.
Хаузер передал ее Порте, потом она пошла по кругу. Послышались громкие отрыжки.
— Где ты заарканил ту худенькую, с которой был вчера вечером? — спросил Бауэр у Штеге. — Мне она показалась похожей на жену фельдфебеля Шредера. — И убежденно добавил: — Это наверняка она. Ее виляющий зад можно узнать за километр. Не хотел бы я быть на твоем месте, если Шрёдер об этом узнает.
Штеге откинулся на груду протирок для чистки оружия и громко засмеялся.
— Этот жирный боров сейчас трясется в товарном вагоне где-то между Варшавой и Киевом, так что шансов уцелеть у него маловато. И то, что «Задница в сапогах» наказал мужа, не значит, что и жена должна быть наказана. В четверг у нее день рождения. Она устраивает вечеринку. Это означает, что главным гостем буду я. Атака начинается в девять вечера, и каждый из вас должен привести с собой даму в качестве пропуска. Фрау Соломенная Вдова обещала мне выставить запас выпивки гауптфельдфебеля. Говорит,
