«Легионе обреченных». Вот главный лейтмотив произведения. Все остальное — это фон, на котором происходит становление созревания антифашиста, антимилитариста Хасселя.
Он участвовал во многих сражениях и боях бок о бок с друзьями по несчастью, неся смерть, страдания и разрушения своим жертвам. Усилия немецкого солдата были неимоверны. Днем и ночью он смотрел в глаза смерти. Каждую секунду угрожало ему смертью оружие храбрейшего и решительного противника — русского (советского) солдата, отстаивавшего свою независимость, свободу и Отечество, свои справедливые цели.
Немецкие солдаты, павшие в боях, погибшие от холода и голода, равно как и оставшиеся в живых в советских лагерях для военнопленных, по утверждению геббельсовской пропаганды, не существовали; вообще они не играли самостоятельной роли. И в дальнейшем многие мемуаристы — бывшие генералы и офицеры вермахта — использовали в своих воспоминаниях аргумент об «аполитичности» армии. Куда же они зашли с этими домыслами? Солдат, офицер должен понимать, что в результате своего аполитичного поведения он бездумно становится разящим политическим инструментом. В результате слепого выполнения приказов армия объективно стала соучастницей преступного руководства. Гитлер и его окружение бессовестно воспользовались аполитичной позицией военных в ущерб немецкому народу.
Оценивая позицию руководства вермахта, С. Хассель пишет: «Особенно недоставало им — генералам — способности понять и оценить путь, по которому шагают в ногу. Им велели идти туда — они и пошли. Эта машина надвигалась на противника, обладавшего тем, что приносит победу: моральным превосходством».
Действительно, жертвы, принесенные каждым немецким солдатом, бесспорны. Но речь в книге идет не об этом, а о смысле этих жертв. Какой закон повелел этим людям прервать мирную, созидательную жизнь народов и наступать до Москвы, до Сталинграда и Кавказа, сметая все живое на своем пути? Какой закон требовал от них идти на смерть? И можем ли мы чтить их жертвы? «Прусская дисциплина и геббельсовская пропаганда об ужасных условиях в Советском Союзе держали нас мертвой хваткой», — оправдывается Хассель.
Трудный и долгий путь через адское горнило войны предшествовал решению Хасселя навсегда порвать с прошлым, беспощадно осудить его и стать антифашистом, антимилитаристом. Он внял урокам истории, понял, что это тот путь, по которому раньше или позже пойдет немецкий народ. Но за это надо бороться.
Несмотря на то, что автор участвовал во многих реальных событиях Второй мировой войны и знает войну не понаслышке, он, как и большинство мемуаристов, превозносит и восхваляет немецкую боевую технику и вооружение, приписывает ей чудовищные возможности, в то же время принижая действительную мощь советской техники и не считаясь с реальностью. Возможно, Хасселя подводила память; в любом случае, он явно не обращался к специальной литературе и справочникам для уточнения боевых характеристик немецких и советских боевых машин.
Далее, Хассель очень часто повторяет о многократном превосходстве в численности русских войск и общем соотношении сил. На страницах его романов тысячи и тысячи советских солдат наступают на немецкую танковую роту или же взвод, которые держат оборону на фронте в 100 и более километров. Все это, мягко говоря, фантазия и преувеличение, но такие ошибки свойственны бывшим солдатам проигравшей армии, с самого начала уверенным в абсолютном превосходстве своей стороны.
Хассель также плохо представляет себе и детали жизни и быта Красной армии, ее национальный и классовый состав, моральный облик ее солдат и офицеров. Понятно, что в данном случае речь идет о естественных врагах Свена, которых он видел в основном лишь через прицел своего оружия. Кроме того, нельзя забывать, что все произведения, созданные автором, возникли в период «холодной войны», поэтому более или менее симпатичный облик русского солдата, несмотря на все антимилитаристские помыслы Хасселя, попросту не мог возникнуть под его пером. Тем не менее главное в романах Хасселя не это, а общая — правдивая! — картина самой чудовищной войны за всю историю человечества.
Автор был на краю жизни и смерти, он похоронил почти всех друзей по оружию, с которыми начинал войну, но из нее он вышел живым. Война явилась глубоким переломом в его духовной жизни. Он стал борцом за мир, борцом против пропаганды войны, антимилитаристом. Только в процессе длительного, мучительного пересмотра прошлого и духовного перевоплощения, которые приводили к тяжелым внутренним конфликтам и противоречиям, он постепенно уяснил себе глубокие причины поражения вермахта на Востоке и абсурдность войн вообще.
Но какова цена прозрения и раскаяния перед судом истории, если они останутся только мыслью или словом? Только отдав всего себя борьбе против повторения ошибок прошлого, можно предстать перед судом истории, быть достойным отвечать за погибших, не погрешить перед совестью. «Пусть эта книга, — говорит С. Хассель, — будет ударом в глаз всей грязной военной своре — немецкой, русской, американской, какой угодно, — чтобы люди могли понять, до чего нелепа и гнусна эта идиотская пропаганда войны».
Русский читатель, познакомившись с книгой С. Хасселя «Легион обреченных», найдет в ней много полезного, жизненного, поскольку в ней содержатся подлинные воспоминания солдата Второй мировой, вынесшего на своих плечах всю тяжесть войны.
Легион обреченных
Эта книга посвящается неизвестным солдатам, павшим за чуждое им дело, мои лучшим товарищам в Двадцать седьмом танковом (штрафном) полку, и тем замечательным женщинам, которые помогли мне в те мрачные, ужасные годы:
Оберсту Манфреду Хинке
Оберстлейтенанту Эриху фон Баррингу
Обер-фельдфебелю Вилли Байеру
Унтер-офицеру Хуго Штеге
Штабс-ефрейтору Густаву Айкену
Обер-ефрейтору Антону Штайеру
Ефрейтору Гансу Брайеру
Унтер-офицеру Бернарду Флайшману
Ефрейтору Асмусу Брауну
и
Еве Шадовс, студентке-юристке
Урсуле Шаде, врачу
Барбаре фон Харбург, медсестре
ГНУСНЫЙ ДЕЗЕРТИР
Накануне рослый сапер предстал перед военным судом и получил восемь лет каторжных работ. Теперь настала моя очередь. Меня доставили в суд под охраной двух «цепных псов». Привели в большой зал, одну стену которого занимал громадный портрет Адольфа Гитлера, напротив него висел Фридрих
