прибыл по вашему приказанию!
— Кончай дурачиться, — шипит Гофман. — И не кричи. Здесь кричу только я!
Он откидывается на спинку американского кресла и видит в окно главного механика Вольфа, идущего через грязный плац, прыгающего с одного сухого места на другое, чтобы не испачкать шитые вручную офицерские сапоги, стоившие пятьсот пятьдесят марок. «О, Господи, — мысленно молится он, — пусть он шлепнется задницей в эту грязь!»
Но Бог не на стороне Гофмана. Вольф прыгает на цыпочках, выбирая безопасный путь к сухому месту, где останавливается, встав на большой камень.
Китаец Ван подбегает с суконкой, чтобы старательно отчистить дорогие сапоги. Вольф считает их важной частью своего образа. Начищенные до блеска, шитые вручную сапоги представляют собой внешний признак большого человека. В казенных сапогах ходят только недочеловеки и простофили. Он без необходимости одергивает шитый на заказ темно-серый мундир.
— Хайль Гитлер! — говорит он с иронией, входя в канцелярию. Без разрешения берет одну из сигар Гофмана.
Гофман не пытается скрыть своих чувств. Он с величайшим удовольствием вогнал бы эту сигару ему в глотку.
— Не припоминаю, чтобы ты выплатил последнюю четверть долга с процентами, — начинает Вольф, протягивая жадную руку.
— Сегодня у нас разговор о более важных делах, — высокомерно обрывает его Гофман.
— Представить не могу более важных, — отвечает Вольф, усаживаясь на край письменного стола. — Но, может, ты хочешь, чтобы мой сборщик долгов нанес тебе визит?
— Сколько? — угрюмо спрашивает Гофман, чеша за ухом.
— Прекрасно знаешь, сколько, — лукаво улыбается Вольф, — и слышал, что произошло со штабс- вахмистром Бринком, который просрочил на две недели уплату долга с процентами!
— Ростовщик! — рычит Гофман, мышцы его лица нервозно подергиваются. Он знает, что штабс- вахмистр Бринк лишился уха при загадочных обстоятельствах и получил его обратно бандеролью по военно-полевой почте. Говорили, что это сделали партизаны, но на самом деле устроили ростовщики. И не в первый раз.
Гофман открывает ящик стола и протягивает Вольфу большой серый конверт.
Вольф тщательно пересчитывает купюры и разглядывает каждую на просвет.
— Думаешь, я напечатал их сам? — язвительно спрашивает Гофман.
— Нет, для этого ты слишком глуп! — развязно отвечает Вольф. — Ты из тех, кто принимает такие деньги!
— Мне звонили из Падерборна, — уныло говорит Гофман. — Сортир в огне!
— Вызови пожарников, — невозмутимо предлагает Вольф. — Это их забота!
Порта сгибается от смеха и колотит кулаками по столу.
— Веселитесь, да? Сейчас спуститесь на землю, — угрожающе предсказывает Гофман. — Звонил сам «Задница в сапогах»[91]. Подделка личных документов дело серьезное. За это можно лишиться головы! В лучшем случае получить очень долгий тюремный срок.
— Мы станем отправлять тебе посылки на Рождество, пока будешь сидеть в Торгау, — обещает Вольф, — и, кроме того, дадим письмо для Железного Густава с просьбой, чтобы он был не слишком суров к тебе.
— Если я попаду в Торгау! — орет во весь голос Гофман и становится похожим на перегретый котел, в котором нужно открыть клапан, — то попадете и вы. Все вы! Я выложу все, что знаю, и о чем догадываюсь! Кстати, известно вам, что торговля на черном рынке карается смертью?
— Что ты говоришь! — весело улыбается Вольф.
— Может быть, герр гауптфельдфебель знает кого-то, кто торгует на черном рынке? — спрашивает с лицемерной улыбкой Порта.
Вольф восторженно ржет.
— Не зли меня, Порта! — угрожающе говорит Гофман и снова садится в американское кресло. — Я сотру тебя с лица земли, дерьмо ты эдакое!
Достает из ящика стола блестящий от масла пистолет и наводит его то на Вольфа, то на Порту.
— Почему бы тебе не начать с себя? — подтрунивает над ним Вольф. — Для роты стало бы одной проблемой меньше!
— Гауптфельдфебель не должен терпеть такого обращения! — орет, выйдя из себя, Гофман. — Оскорби меня еще раз в присутствии подчиненных — и тебе придется об этом пожалеть! Ты главный механик пятой роты, а я — пятая рота!
— Можно к тебе прикоснуться? — спрашивает с деланным благоговением Вольф и протягивает руку. — Ты большой человек, но, знаешь, происшествия могут случаться и с большими людьми!
— Он может, например, взлететь на воздух, — говорит Порта, обнажая единственный зуб.
— Вы угрожаете смертью своему гауптфельдфебелю?! — рычит Гофман и стучит по столу пистолетом. — Я могу запросто отдать вас под трибунал! Посмотрите на списки своих преступлений. От них любой адвокат хлопнется в обморок. — Листает личное дело Порты. — После трех месяцев службы на армейском складе боеприпасов в Бамберге ты попал в армейскую тюрьму в Хойберге, так как командование решило, что тебя нельзя оставлять на свободе. Хищения и поджоги! Неоднократные. С начала до конца: лживый, ненадежный, хитрый и так далее. — С гримасой отвращения сует дело Порты обратно в ящик стола. — Вот, можешь прочесть свое, — говорит он, придвигая к Вольфу его личное дело.
— Я видел дела и похуже, — гордо усмехается Вольф. — Вот, смотри! Тут сказано, что я превосходный организатор.
— Черт бы побрал эту роту, состоящую из воров, мошенников и рецидивистов, — яростно орет Гофман, шелестя страницами личных дел. — Вот дело этого еврейского ублюдка, — кричит он, бросая папку на стол. — Я оберну его обрезанный еврейский член ему вокруг шеи и объясню, что немцем не становятся от замены еврейской фамилии на Мюллер! Я всегда был против этой треклятой фальсификации. Я предупреждал вас! А теперь тучи сгустились!
— Так вот в чем дело, — громко смеется Вольф. — Не забывай, что хотя документы подделали мы, ты поставил под этим мошенничеством свою нелепую размашистую подпись. — Насмешливо помахивает листом бумаги. — Здесь написано: «Исправленному верить. Гауптфельдфебель Гофман». Эту подпись не спутаешь ни с какой другой. Четкий, красивый почерк.
Гофман словно бы стал занимать в своем американском кресле меньше места. Кажется, он постепенно худеет.
— Это фальсификация документов, — еле слышно говорит он. — Мы превратили этого еврея Бирфройнда в Мюллера, чистого немца. Господи, это серьезно. Точно так же можно превратить эсэсовского Генриха[92] в еврея. Если только это выйдет наружу…
— Кто сказал, что выйдет? — спрашивает Вольф. — Ты не собирался объявлять об этом в газетах, так ведь?
— Никакой фальсификации документов нет, пока она не доказана. Например, чистосердечным признанием, — беззаботно заявляет Порта. — Только у кого хватит дурости признаваться в этом? Бирфройнд, немец с еврейской кровью, он же Мюллер, наверняка будет держать язык за зубами. Давайте как следует обдумаем это дело!
— Да, ради бога, давайте обдумаем! — кричит Гофман, в душе у него пробуждается надежда. — Что скажешь, Вольф? Ты, если захочешь, можешь представить черное белым!
— Ничего не знаю об этом деле, — холодно говорит Вольф. — Никогда о нем не слышал!
— Я тоже, — говорит Порта, весело улыбаясь.
— Как это понять? — недоверчиво спрашивает Гофман, чувствуя себя так, будто идет по тонкому льду.
— Все очень просто, — говорит Вольф с лукавым выражением в тусклых зеленых глазах. — Ты росчерком пера превратил еврея в немца. И представил его к производству в фельдфебели. Еврей- фельдфебель в великой немецкой армии! Это нечто! Ребята на Принц-Альбрехтштрассе, узнав об этом, начнут действовать так быстро, будто кто-то натолкал им пороха в задницу!
