Одна, наконец, взлетела, и с дерева, кружась, посыпались осенние листья. Один лист упал на большие красные гвоздики, ярко горевшие на крышке гроба с витиеватой надписью:
Картер шагнул вперед и сбросил лист, стараясь не потревожить цветы на крышке гроба его брата. Сегодня все принесли цветы; море цветов — от маленьких букетиков, присланных служащими фирмы Харрисона, до громадного букета белых роз от самого босса.
После того как цветы убрали и опустили гроб в землю, Хар-рисон встал рядом с Картером.
Рэй вздохнул. Все происходило очень быстро. Он выписался из больницы всего два дня назад, и, как только он вернулся домой, к нему пришел Харрисон и сообщил, что похороны Джима полностью подготовлены. За все он заплатит сам, и это, по его мнению, правильно. И он заплатил за гроб, за цветы и за все, за все...
Он не скупился. Джим был хорошим парнем, одним из лучших. Добрые слова, сказанные Харрисоном о брате, не уняли боли Картера. Боли, которую он пережил после смерти отца и думал, что никогда больше не испытает.
Но сейчас, стоя на кладбище, он ощущал ту же самую боль, даже еще более сильную, поскольку понимал, что теперь остался один. У него не было никого.
Он взглянул на Тину, не поднимавшую на него глаз. Да, у него нет никого.
Когда подошло время, к нему приблизился священник и повел к могиле, чтобы Картер взглянул на гроб в последний раз и бросил первую горсть земли.
В какой-то момент Картер почувствовал себя ребенком, выигравшим спортивное состязание.
ДАВАЙ, СЫНОК, ТЫ БУДЕШЬ ПЕРВЫМ, КТО БРОСИТ ГРЯЗЬЮ В ГРОБ ТВОЕГО БРАТА. ДАВАЙ, ПРОСТО ВОЗЬМИ ПРИГОРШНЮ ЗЕМЛИ И ШВЫРНИ!
Он наклонился, поднял горсть земли и, секунду поколебавшись, бросил ее в могилу.
«В десятку!» — подумал он, увидев, что грязь залепила буквы на бронзовой табличке.
Картер едва заметно улыбнулся. Наверное, он начинает сходить с ума. Что на него так жутко подействовало: то ли это зверское убийство, то ли грядущее одиночество, — он не понимал.
«Черт возьми! — подумал он, отступая. — Джим погиб, и его не воскресить ни плачем, ни причитаниями». Харрисон шагнул вперед и тоже бросил на гроб горсть земли. Босс гангстеров повернулся к Картеру спиной, и тот снова посмотрел на Тину. На сей раз она тоже взглянула на него. Они обменялись лишь короткими, прочувствованными взглядами, не забывая, что вокруг люди Харрисона. Она слегка улыбнулась ему, и он в ответ благодарно кивнул.
К могиле подошли остальные служащие фирмы, двое из них перекрестились. Компаньоны любили Джима, и Картеру было отрадно видеть, что на похороны брата пришло более двадцати человек. Каждый, склонив голову, проходил мимо могилы и становился в сторонке. Вскоре Картер остался один. Священник посмотрел на него и повернулся к Харрисону, но босс гангстеров покачал головой, призывая того уйти, оставив Картера одного.
Тина стояла, не решаясь уйти, но Харрисон взял ее под руку и повел прочь. По пути к машине Тина быстро обернулась и увидела, что Картер по-прежнему стоит у могилы, словно безмолвно беседуя с мертвым братом и с трудом удерживая слезы гнева и горя. Наконец он повернулся и направился к ожидавшему его кортежу.
Позади него на дереве вновь запели птицы.
Картер повесил черный костюм на плечики, сняв прилипший к воротнику волос, и убрал его в шкаф. Харрисон сказал, что ему надо отдохнуть, и Картер не стал спорить. Хотя после похорон ему вовсе не хотелось весь день сидеть дома в одиночестве.
Он вернулся домой, принял душ и решил пройтись. Он бесцельно шатался по улицам, и ноги сами принесли его в Айлингтон, на улицу, где они с братом прожили большую часть жизни. Но, оказавшись там, он поколебался и повернул назад, к своему дому.
Остаток дня он провел у телевизора в обществе бутылки водки, так и заснул в кресле со стаканом в руке.
Когда он проснулся, солнце уже заходило, окрасив небо кровавым цветом. Стало прохладно. Картер натянул на себя спортивный свитер, за ремень засунул девятимиллиметровый «смит-и-вессон». Он покрутился перед зеркалом в спальне, проверяя, не видно ли оружия. Осмотр его удовлетворил, он вернулся в гостиную, налил себе еще водки и выпил залпом.
Резкий телефонный звонок заставил его вздрогнуть.
Он потряс головой, разгоняя алкогольный дурман, затем подошел и снял трубку.
— Алло!
— Рэй!
Он сразу узнал ее голос и невольно улыбнулся.
— Тина! Что случилось? — спросил он, и улыбка исчезла с его лица.
— Ничего. Просто я хотела узнать, как ты?
— Немного лучше, — ответил он.
— Днем нам не удалось поговорить...
— Давай отложим все это на потом. — Он попробовал сменить тему. — А где Фрэнк? Ты не слишком рискуешь?..
— Он будет позже. Мне нужно было убедиться, что ты в порядке. Я хочу быть с тобой.
— Если придешь, то не забудь захватить бутылку, — весело сказал он. — Одну я уже почти допил.
Он выразительно посмотрел на бутылку «Смирнофф» и на пустой стакан рядом.
— Встретимся вечером? — спросила она.
— По-моему, это не самое лучшее, что можно придумать. Ты ведь ждешь Фрэнка. Если он что-нибудь пронюхает, я окажусь там, где Джим. — Он помолчал, размышляя. — Может, завтра?
Тишина...
— Тина!
На том конце линии послышался какой-то шум.
Картер нахмурился.
Пошли короткие гудки...
Глава 11
Она не слышала, как в замке повернулся ключ.
Не слышала, как отворилась дверь.
Только когда он захлопнул ее за собой, Тина поняла, что Фрэнк Харрисон уже здесь.
Обернувшись к нему, она улыбнулась, скрывая страх и молясь про себя, чтобы он ничего не услышал. Одновременно она пыталась положить трубку на аппарат.
— Фрэнк! — Она сияла натренированной искренней улыбкой. — Я не ждала тебя так рано.
Наконец ей удалось повесить трубку, и она отошла от телефона.
— Я хотел сделать тебе сюрприз, — ответил Харрисон.
В руках он держал огромный букет роз, больше подходящий для украшения какого-нибудь клуба, чем для выражения чувств. Он улыбнулся, но его глаза, как всегда, остались холодными. Он держал букет перед собой, словно предлагая его ей.
Тина подошла ближе.
— Какие красивые цветы, — сказала она, потянувшись к букету.
Но Харрисон отвел цветы в сторону и, схватив свободной рукой ее за запястье, притянул к себе.
— Если они тебе нравятся, докажи это, — сказал он, улыбнувшись еще шире.
Улыбка совершенно не вязалась с грубыми чертами лица Харрисона, она казалась противоестественной и фальшивой, как нарисованная улыбка клоуна.
Когда он сжал запястье сильнее, Тина всерьез испугалась. Тяжело сглотнув, она подалась вперед, чтобы поцеловать его.
— Фрэнк, мне больно, — сказала она.
К его мерзкому рту по-прежнему была приклеена ухмылка. Он положил цветы и, обхватив ее за талию,
