Он покачал головой.
— Чтобы добиться успеха, нужно обладать не столько талантом, сколько везением. Нужно уметь использовать благоприятные обстоятельства. Мне это не дано.
— И потому ты переключился на документальную прозу? Ты этим сейчас занимаешься?
— Тут соотношение другое: требуется пятьдесят процентов таланта и пятьдесят процентов везения.
— Ты себя недооцениваешь, Дэвид.
— Нет. Я просто знаю свои возможности.
— А твои родители? Им нравится, что их сын — знаменитый писатель?
— Мои родители умерли. Отец — от инсульта пять лет назад, и через полгода от сердечного приступа скончалась мать.
— О Боже! Извини, Дэвид.
Блейк слегка улыбнулся:
— Не надо было тебе говорить. Я жалею только, что они не дожили до моего успеха. — После короткой паузы он бодро провозгласил: — Давай больше не будем о печальном! Поговорим о чем-нибудь другом.
Сделав глоток мартини, она посмотрела на него поверх бокала. Потерять за полгода обоих родителей! Должно быть, это был страшный удар для него, и он не хочет бередить рану.
— Полагаю, как писатель, ты теперь неплохо обеспечен, — сказала она, желая направить беседу в другое русло.
— С этой профессией никогда не знаешь, что будет завтра, — сказал он. — Один неловкий шаг — и все придется начинать сначала. Это все равно, что ходить по канату на тонких каблуках.
Келли фыркнула.
— Тебе не скучно жить одной? — спросил Блейк.
— Ничуть. Вначале было трудно, но теперь привыкла.
— А тебе никогда не хотелось выйти замуж?
— Нет! — Она выпалила это таким тоном, словно он предложил ей повеситься. — Я слишком безрассудна для семейной жизни.
— Я тебя понимаю.
— А почему ты не рассказываешь про себя? Наверняка были девушки, которые пытались тебя соблазнить.
— Была парочка, но ни с одной из них я бы не согласился прожить остаток жизни. — Он улыбнулся. — Я чертовски эгоистичен. Не привык делиться ни с кем чем бы то ни было.
— Не любишь компромиссов?
— Ты слишком любопытна, Келли. — Он усмехнулся.
— Это потому, что ты меня заинтересовал.
— А это уже комплимент!
Они посидели молча, глядя друг на друга, наслаждаясь теплом заходящего солнца, запахом свежескошенной травы и легким ветерком, который шевелил верхушки деревьев в саду. Птицы на ветвях с любопытством поглядывали вниз, где рядом с Келли и Блейком три воробья бойко клевали кусочек хлеба, брошенный им молодой парочкой, поглощающей бутерброды. Где-то вдали куковала кукушка. Келли откинулась на стуле, ощущая покой, который не испытывала уже много месяцев. Прекрасный вечер; природа и близость Блейка действовали на нее успокоительно. «Интересно, что он чувствует?» — думала она.
Писатель осушил кружку и посмотрел на Келли. Мартини в ее бокале почти не убавилось.
— Надо будет почаще брать тебя с собой, — сказал он, глядя на бокал. — Если ты всегда пьешь так мало, то я сэкономлю на тебе кучу денег.
Они рассмеялись.
— Купи себе еще!
— Ты очень великодушна.
— Позволь мне тебя угостить, — проговорила она, нащупывая кошелек.
Блейк прикинулся возмущенным:
— Позволить женщине купить мне выпить? — Он подмигнул ей. — Отличная идея!
Она скомкала купюру в один фунт и бросила в него. Он поймал и пошел в бар за новой кружкой. Он вернулся, держа кружку в одной руке и сдачу в другой. Сев, он сразу отхлебнул треть кружки и вытер с губ пену большим пальцем.
— Сказал ли что-нибудь Вернон, когда ты сообщила ему, что я уехал? — спросил писатель.
— Ничего. — Келли посмотрела на него с подозрением. — А что он должен был сказать?
Блейк скривил губы в усмешке:
— Извини, Келли, но мне кажется, что в твоем отношении к Вернону есть что-то параноидальное.
Келли промолчала.
— Каждый раз, когда я называю его имя, ты хмуришься, — продолжал он. — Почему? Или это мне кажется?
Она сделала глоток мартини.
— Может быть, все дело в моем воображении, — сказала она, не уверенная в точности своих слов. А вдруг она действительно становится параноиком?
— Что ты хочешь этим сказать?
Она подумала, не рассказать ли ему о том, что происходит, о своих подозрениях и предположениях, но потом решила не рассказывать.
— Забудь об этом, Дэвид, — попросила она. — Хорошо?
Он кивнул.
Келли допила свой мартини и отодвинула бокал.
— Хочешь еще выпить? — спросил писатель.
Она улыбнулась и покачала головой.
— Нет, спасибо!
Они надолго замолчали, а потом заговорила Келли.
— Если честно, Дэвид, — устало начала она, — меня немного беспокоит тот интерес, который Вернон проявляет к моему исследованию.
Блейк нахмурился.
— Я не понимаю, — сказал он. — Он имеет право проявлять интерес. В конце концов он директор института. Это вполне естественно.
— Мне кажется, что он только о моей работе и думает.
Она рассказала ему о происшествии с Морисом Грантом, о своей поездке во Францию и о том, как Вернон настойчиво хотел оставить у себя ее отчет.
Блейк молчал. Он допил пиво и поставил на стол пустую кружку.
— Ну, — с вызовом сказала она. — Ты все еще думаешь, что у меня паранойя?
— Возможно, этому есть вполне разумное объяснение, Келли, — возразил он.
— Не надо меня успокаивать, Дэвид, — горячо проговорила она. — Есть и другие обстоятельства. Вещи, которые не имеют ни смысла, ни логического объяснения. — Она насмешливо подчеркнула два последних слова.
— Какие, например? — спросил он.
Ветерок стал холоднее, и Келли охватила легкая дрожь. Она подняла глаза и увидела, что закат окрасил небо в пурпурный цвет. Руки Келли покрыла гусиная кожа, и она потерла их.
— Мне не хочется говорить об этом здесь, — сказала она, словно опасаясь, что из сада за ними наблюдают.
— Я отвезу тебя домой, — не раздумывая предложил Блейк.
Они поднялись и пошли на стоянку, где писатель открыл перед Келли дверцу своего «ягуара». Келли села в машину, он взялся за руль, завел мотор, и они выехали на дорогу.
— С тобой все в порядке? — спросил он, обеспокоенный ее молчанием. Келли кивнула, чувствуя себя более непринужденно в салоне машины. Она даже улыбнулась писателю, который повернулся и ласково
