поделом!
У Челлини дела пошли столь хорошо, что он забыл и о своей ссоре с Бенедетто, и о злой шутке, которую сыграл с ним Помпео. Предоставим далее слово ему самому.
«Однажды, — рассказывает Челлини, — я, как обычно, надел кольчугу, вооружился шпагой и кинжалом и отправился туда, где мы с друзьями собрались встретиться и повеселиться. Пока все подтягивались, откуда ни возьмись, появился Помпео, а с ним еще с десяток человек, все они были хорошо вооружены. Поравнявшись с нами, Помпео внезапно остановился, как будто хотел меня о чем-то спросить. Друзья стали делать мне знаки, чтобы я смотрел в оба. Я на секунду задумался и решил, что если я обнажу шпагу, то в результате могут пострадать многие из тех, кто мне дорог и кто не имеет никакого отношения к нашей ссоре, поэтому лучше взять весь риск на себя. Глядя на нас, Помпео стоял так долго, что можно было два раза прочесть «Аве Мария», затем презрительно засмеялся, развернулся на пятках, сказал что-то своим спутникам, и все вместе ушли, смеясь. Мои друзья хотели было вмешаться, но я сказал им, что раз уж я нашел себе неприятности, то я мужчина и справлюсь с ними сам, и настоял, чтобы друзья против воли разошлись по домам. Однако один из них, мой лучший друг Альбертачио дель Бене, замечательный молодой человек, наотрез отказывался уходить, упрашивая разрешить ему отправиться вместе со мной. Я ответил:
— Дорогой мой Альбертачио! Возможно, мне уже скоро понадобится твоя помощь, но в этот раз я умоляю тебя оставить меня, как все остальные, потому что мне надо торопиться.
Помпео со своими спутниками тем временем уже ушли, я отправился в погоню и обнаружил, что он зашел в магазин какого-то аптекаря, где, завершив свои дела, о чем-то активно рассказывал, а судя по лицам слушавших, было ясно, что хвастался он тем, какую обиду только что мне нанес. Вооруженные друзья его тем временем разошлись, и подойти к нему стало проще. Я вынул свой маленький острый кинжал, набросился на него и ударил в грудь, а затем — в лицо, ибо я не хотел его убивать, а лишь изуродовать. Но от страха хвастун отвернулся, удар пришелся ему под ухо и свалил его замертво к моим ногам. Я перебросил кинжал в левую руку, а правой выхватил рапиру, приготовившись защищать свою жизнь; но ни один из храбрецов Помпео не удостоил меня своим вниманием — все они бросились к упавшему. Так что я тихо ускользнул и, встретив своего друга золотых дел мастера Пилого, все ему рассказал. Он ответил мне:
— В жизни не бывает ничего непоправимого. Придумаем, как тебе помочь.
И мы пошли к дому Альбертачио, который радушно меня принял, а вскоре туда же кардинал Корнаро прислал на мою охрану отряд в тридцать человек, вооруженных алебардами, пиками и аркебузами, — они проводили меня во дворец своего хозяина. Когда о случившемся доложили папе Клименту, он заметил:
— О смерти Помпео мне ничего не известно; зато мне известно, что у Бенвенуто были веские причины ударить его, — и с этими словами собственноручно подписал мне охранную грамоту.
Присутствовавший при этом миланец мессир Амброжьо, покровительствовавший в последнее время Помпео и близкий к папе человек, выразил мнение о неуместности проявления милосердия в данном случае, но его святейшество ответил:
— Вы не знаете сути дела, а я — знаю, и не знаете вы и о том, какие провокации пришлось пережить Бенвенуто. К тому же, по моему мнению, столь выдающийся уникальный художник, как он, должен находиться выше любых законов».
Об этих сильных парнях, о том, как они поссорились и решили выяснить отношения у барьера, нам повествует Брантом. По их уговору, доспехами в этом поединке должны были служить кольчуги без рукавов, надетые поверх простых рубашек, и стальные шлемы-морионы. Тот счастливчик, которому выпало право выбора оружия, в страхе перед физической силой и борцовскими навыками своего соперника, выдвинул необычное требование: он захотел, чтобы кинжалы, должным образом заточенные, были закреплены на шлемах острием вперед и чтобы помимо этого затейливого устройства у сражающихся больше не было оружия, кроме шпаги. Отдав должное принятым церемониям, дуэлянты приступили к работе. После безрезультатного, ибо оба были опытными фехтовальщиками, обмена мощными ударами более сильный из соперников ворвался в ближний бой, захватил соперника и бросил его. Однако тот, хоть и был более слабым, настроен был решительно. Он вцепился в противника, и оба упали, причем бросающий при падении ухитрился сломать руку, что значительно снижало его силовое преимущество. В борьбе оба потеряли шпаги, а другого оружия, кроме клювообразных кинжалов на шлемах, у них не осталось. Оба, как могли, боролись и клевали друг друга этими кинжалами, как две диковинные птицы, так что лица, шеи и открытые руки их вскоре оказались исколотыми и изрезанными до неузнаваемости. Так они терзали друг друга, напоминая скорее диких зверей, нежели христиан, пока не упали рядом друг с другом от усталости и потери крови, не в силах шевельнуть ни рукой ни ногой. В этом состоянии секунданты растащили их по домам, бой остался без победителя, и ни один из дуэлянтов не смог продемонстрировать ни доблести, ни мастерства, ни великодушия. Весьма прискорбно, что такой зверообразный бой вообще был разрешен, поскольку он стал позорным пятном на репутации такого рыцарственного явления, как дуэль.
Шестидесятилетний сир де ла Роке и виконт д'Аллемань, которому было где-то около тридцати, были близкими соседями, и это обстоятельство часто приводило к ссорам между ними. Сложилось так, что некоторые деревни оказались под их совместным управлением, то есть оба имели в этих местах равное право сеньората, и, собственно, портить отношения начали даже не они сами, а их управляющие.
Как раз такую сцену приводит в «Ромео и Джульетте» Шекспир. Слуги враждующих семейств — Монтекки и Капулетти — встречаются на улице и начинают ссориться, вместо того чтобы оставить это дело для своих хозяев. После недолгой предварительной перебранки Грегори заявляет:
«— Вы желаете завести ссору, синьор?
— Если вы желаете, синьор, то я к вашим услугам. Я служу такому же хорошему хозяину, как вы.
— Да уж не лучшему!
— Нет — лучшему, синьор!» [36]
И они вступают в драку.
То же самое произошло и с нашими управляющими. Встретившись как-то раз в одной из таких деревень по делу, они страшно разругались из-за того, что каждый утверждал, что он, как представитель своего хозяина, должен иметь приоритет. Однако эти простолюдины не имели права носить меч, так что обошлись руганью да донесением каждый своему господину своей версии произошедшего.
Через некоторое время д'Аллемань, охотясь в лесу, встречается там с управляющим ла Роке, тоже выехавшим поохотиться.
— Эй, бейлиф, что за дела? — с укором обратился к нему виконт. — Я слышал, ты тут утверждаешь свой приоритет над моим человеком? Не вздумай повторить этой попытки или я тебе все зубы выбью!
Управляющий, не будь дураком, тут же доносит о произошедшем своему хозяину, добавляя, что месье д'Аллемань грозился надавать по зубам не только самому бейлифу, но и его хозяину, великому ла Роке. От последнего обвинения сам д'Аллемань яростно отпирался, уверяя, что никому, кроме управляющего, не грозил. И друзья ла Роке убеждают того, что вполне заслуженная угроза д'Аллеманя относилась только к бейлифу. Но тщетно — того теперь может удовлетворить только вызов виконта на дуэль. Так этот несчастный пожилой господин, давно переживший тот возраст, в котором годится драться на дуэлях, и так уже стоя одной ногой в могиле, сам приблизил свою кончину, решившись на предприятие, исход которого, ослепленный яростью, видел только в свою пользу. Он приобрел два кинжала и, встретив как-то раз д'Аллеманя на улице в Эйсе, обратился к нему:
— Вы молоды, а я стар; в бою на рапирах у вас будет передо мной слишком большое преимущество. Так выберите же себе один из этих кинжалов, и я требую сатисфакции за нанесенную мне обиду!
Д'Аллемань не отказывается от предложения. Взяв в секунданты молодого Салерня (секундантом ла Роке был сир де Ван), они покидают город и спускаются в ров, который был в то время осушен. Секунданты отходят в сторону, а ла Роке обращается к д'Аллеманю с призывом дать ему левую руку. Они берутся за руки и тут же начинают работать кинжалами: старик ударяет противника в корпус, а сам получает клинок по рукоять в горло и падает замертво. Сопернику же его удается прожить еще ровно столько, чтобы успеть разнять секундантов, которые тем временем тоже подрались и успели получить тяжелые ранения, после
