претендовать на нее, как на совместное имущество, – добавила она с горечью.
– Похоже, это был тяжелый для вас год, – сказал Дэниел мягко.
– Да, – ответила Лорелея коротко. Ее мысли унеслись в прошлое. За последние полгода ей пришлось испытать и перемены, и болезнь и смерть близкого человека. Она еще не полностью справилась с депрессией после смерти любимого деда, тяжелой болезни матери, предательства Говарда.
Но грустные мысли быстро сменились благодарными, когда Лорелея вспомнила, с какой любовью позаботился о ней дедушка. Это смягчило горечь развода. И глубоко вздохнув, Лорелея начала рассказывать об отце матери – Гуннаре Свенсоне, который даже после смерти сумел помочь ей и дать цель в жизни.
– В своем завещании дедушка написал, что оранжерея принадлежит мне по праву, что я родилась, чтобы заниматься этим делом. У него были весьма необычные представления об обществе и об образовании. Он считал, что каждый человек рождается, чтобы естественным образом заполнить свою собственную нишу, заниматься предназначенным ему делом, и что ему не нужно для этого специального образования.
Дэниел чуть не ахнул, увидев, как засверкали глаза Лорелеи. Ее оживление заставило забыть о бесцветном лице, она сделалась положительно прекрасна.
Лорелея замолчала, заметив необычное выражение его лица. Дэниел пристально смотрел на нее. Но прежде чем она успела спросить, в чем дело, он тряхнул головой и попросил ее продолжать.
– Ваш дедушка имел оригинальные воззрения, – заметил он.
– О да, так и было, – засмеялась она и продолжила рассказ. – Наверное, дедушка оказался прав. Я училась всему необходимому у него с самого детства. Не припомню времени, когда бы я не была по самые локти в наво… извините, в органических удобрениях. Ему не приходилось специально учить меня, это существовало у меня в генах.
Лорелея бросила на Дэниела шутливо свирепый взгляд, когда он рассмеялся, живо представив себе нарисованную ею картину.
– Пожалуй, это не гены, а окружение, Лори.
– Только не в моей семье. У нас все в генах, я докажу вам, только не говорите сестре. – Лорелея нагнулась к нему с видом заговорщика. – Сюзан в детстве грызла ногти. Меня еще не было на свете, но мама рассказывала.
– Лори, ради Бога, не говорите, что она до сих пор…
– Да нет, слава Богу, она перестала это делать к шести или семи годам. Дело в том, что ее дочь, Амелия, делает совершенно то же самое, а Клинт никогда этого не делал. Разве это не генетика? Наверняка в вашей семье есть что-то подобное.
– Не могу знать. У меня нет предков, – пробормотал он.
– Ну, может быть, не предки, но кто-то близкий… – Лорелея сбилась и замолчала.
– Вот-вот, – сказал Дэниел, – классический случай, когда ребенка нашли в мусорном ящике.
– О-о, – все, что могла сказать Лорелея. Рассердившись на себя, она постаралась загладить свою бестактность. – Но ведь, наверное, в вашей приемной семье были какие-то случаи наследственности, Дэниел?
– Меня никогда никто не усыновлял, Лори.
– Дэниел! – Она ласково положила свою руку на его. – Дэниел, но почему? Мне казалось, всегда имеются сотни желающих усыновить каждого здорового ребенка.
– Да, здорового. В этом все дело. Видимо, мое пребывание в мусорном ящике не пошло мне на пользу, ночи в Сен-Луисе холодные. Или, может быть, я подцепил там какую-то инфекцию, но до семи или восьми лет я непрерывно болел.
Дэниел замолчал посреди своей грустной истории, которую, как подумала Лорелея, он вряд ли часто рассказывает. Он смотрел на ее измененное гримом лицо, жалел ее и думал, что ей тоже пришлось испытать много тяжелого. И Лорелея порадовалась, что так плохо выглядит этим вечером. Если бы она, как всегда, сияла красотой, вряд ли он был бы так откровенен с ней.
Дэниел глубоко вздохнул и продолжал:
– Нет, я не был толстощеким херувимчиком. Никто не хотел усыновлять постоянно больного ребенка. А к тому времени, когда организм выработал иммунитет, и меня перестали мучить болезни, я стал угрюмым и недоверчивым и постоянно попадал в переделки. Я думал, что меня никто не полюбит, и вел себя соответственно. Они старались пристроить меня в какую-нибудь семью раз десять, не меньше, и каждый раз после испытательного срока меня снова возвращали в приют. – Дэниел поднял глаза на Лорелею. – Ох, черт, Лори, не плачьте.
– Я не плачу, просто ресница в глаз попала, – запротестовала Лорелея, осторожно стерла слезы со щек и накинулась на Дэниела. – Дэн, кто бы ни были ваши родители, они передали вам замечательные гены!
Он попытался улыбнуться.
– Может, вы и правы, Лори. Но я все равно ненавидел их, пока не понял, что за все, что случается в жизни, надо винить только себя. Уже в солидном возрасте двадцати пяти лет я наконец почувствовал, что стал взрослым и должен сам строить свою судьбу. Заглянув себе в душу и поняв, чего больше всего хочу, я поклялся сделать все, чтобы добиться желаемого.
Сила, с которой Дэниел произнес это, странным образом уколола Лорелею. Она напомнила ей отчаянное желание Говарда стать хирургом. Но слова Дэна не удивили ее. С самого начала она почувствовала в его характере решимость и способность добиваться цели.
Но если Дэниел такой же одержимый, как Говард, значит ли это, что он так же беззастенчиво использует окружающих? – спросила себя Лорелея. Из его слов отнюдь не следовало, что он неразборчив в средствах. Но, быть может, она просто ослеплена его физическим совершенством и за фасадом не видит человека?
Лорелея покачала головой и отринула праздные мысли.
– Стало быть, вы переосмыслили жизнь и решили добиться как можно большего, – подвела она итог.
– Я действительно сделал ревизию своих возможностей, – продолжал Дэниел. – И не слишком это было весело. У меня большие пробелы в образовании. В школе я валял дурака и потерял шансы попасть в колледж. Потом перепробовал десяток различных занятий, но меня не вдохновляла мысль всю жизнь быть официантом или мыть машины. Поэтому, когда я прочел, что создается программа «Мир мужских моделей», то сказал себе: почему бы и нет? – Дэниел смущенно ухмыльнулся. – Мне уже не раз предлагали сниматься. Я увидел, что деньги там будут платить просто фантастические, нанял агента – этого самого Шермана Шрайбера, – и он научил меня «делать взгляд». А остальное было просто.
– «Взгляд»? – переспросила Лорелея, удивленно глядя на Дэниела.
И тут на ее глазах Дэниел совершенно изменился. Исчез красивый, доброжелательный, мягкий человек. На его месте появилась статуя с холодным, как бы изваянным из мрамора лицом, олицетворяющая мужское совершенство. Лорелея не сдержалась и громко ахнула.
– Это и есть «взгляд», – объявил Дэниел, и ледяное выражение его лица растаяло.
– Это поразительно, – прошептала Лорелея. – Я всегда думала, что такой эффект достигается гримом. Вы же изменили лишь выражение лица и позу!
– Точно! – воскликнул Дэниел. – Терпеть не могу гримироваться. Поверите ли, некоторые парни, красивые нормальные мужики, пользуются губной помадой и краской для ресниц. Ужас!
Лорелея истерически хихикнула в ответ на горячее заявление Дэна.
– Вы что же, никогда не пользуетесь никаким гримом? – наконец выговорила она.
– Ну, приходится, – смущенно пробормотал он. – Я разрешаю им замазать мои веснушки.
– Ах, Дэн, это большая ошибка. Если вы вправду хотите стать «самой знаменитой моделью Америки», как заявил дорогой мистер Шрайбер, то не должны прятать веснушки. Каждая женщина скажет, что они просто прелесть!
– Ну нет, тут я согласен с гримерами. Из-за этих проклятых веснушек мне столько раз приходилось драться! Меня дразнили из-за них девчонкой. Но, слава Богу, они со временем бледнеют и годам к сорока пропадут. Даже если нет, мне будет наплевать. В этом возрасте я уж точно не буду сниматься с пумой на
