Благодаря долгому пребыванию на открытом воздухе и бодрящей свежести осени я чувствовал себя физически превосходно. Мои мышцы быстро откликаются на призыв, и я привел их в действие. Ей-богу, при всей неповоротливости и разброде моего мышления, мне было приятно чувствовать, какой я мужчина!
Сначала я хотел притаиться в каком-нибудь самом маленьком и даже ненадежном укрытии, чтобы преследователи пробежали мимо; но не принял в расчет, что один молодой и шустрый полицейский уже скинул свою шинель и мог выдать четверть мили менее чем за шесть секунд. Приближаясь к подножью холма, я уже не мог затевать игру в кошки-мышки в зарослях можжевельника или спрятаться за стеной живой изгороди. Преимущество в полторы сотни ярдов, которого мне хватало чтобы раствориться в наступающей темноте, сократилось до пятидесяти.
Мне оставалось продолжать свой бег либо через ворота, ведущие на другое открытое поле, либо через другие ворота, за которыми виднелась грязная фермерская дорога, где в глубоких ямках от копыт животных поблескивала вода. Я выбрал грязную, прошмыгнул в узкую щель между створками ворот и сразу же увяз в навозной жиже. Но полицейскому тоже предстоит бежать по ней, а там увидим — кто кого; это тебе не пробежка по гаревой дорожке, милый. Я мчался, разбрызгивая грязь, как скачущий конь, на себя и вокруг. Он уже был в двадцати ярдах от меня, сбивая дыхание криками остановиться и стоять смирно.
Пока он еще бежал по скользкой глине, а остальные только втягивались на грязную трассу, я уже был на твердой земле. Впереди виднелись постройки фермы; они имели обычную в плане конфигурацию в виде буквы Е без палочки посредине: сзади дом а по бокам амбар и сараи. Прекрасное место для полиции все окружить и начать обыскивать; это займет у них несколько следующих часов, и кордон между Лайм Реджисом и Биминстером, через который мне надо проскочить, будет сильно ослаблен.
Я оглянулся. Бегущий за мной молодой инспектор поотстал; остальная команда, как было слышно, ругаясь шлепала по грязи далеко позади. Я прибавил ходу и заскочил за ближайшую перекладину Е. Представляя себе общий план английской фермы, я был уверен, что лучшее место спрятаться — то, которое не выглядит для этого самым подходящим, — это быть на углу, где я и оказался. Я бросился лицом на землю, смешавшись с грудой чего-то и тенью от нее. Из чего состояла эта груда, я не разглядел. Головой я уткнулся в навозную кучу с запахом дезинфекции, этим, вероятно, обрабатывали овец от паразитов, а локоть лежал на старом жернове; основная тень падала на меня от чего-то высокого.
Инспектор промчался мимо, завернул за угол и кинулся в открытый сарай, светя фонариком на телеги, груды корма для скота и бочки с сидром. Как только он пробежал мимо, я тихо и пригнувшись выскочил со двора и упал возле внешней стены. В мелочах мне не везет. Теперь я уткнулся лицом в крапиву.
Остальные полицейские, отставшие от нас на целых полторы минуты, забежали во двор и собрались вокруг молодого инспектора. Он кричал им: «Давайте ребята... Я загнал негодяя в угол...» Вся ферма и собаки на ней были подняты на ноги сообщением, что к ним забрался преступник, и полиция получила возможность беспрепятственно его искать; дело предстояло долгое и изнурительное, поскольку, по мнению преследователей, из трех стен ловушки, куда я забежал, выскользнуть для меня ни малейшей возможности не было.
Отправиться домой я не хотел. Пока я не оставлю ложный, уводящий в сторону след и не буду уверен, что полиция пойдет только по нему, никуда не отклоняясь, покоя в моем логове мне не будет.
Во-первых: мне нужно сделать ложное место своего пребывания, чтобы показать полицейским, что живу именно там, дабы они не вели поиск между Биминстером и Лайм Реджисом.
Во-вторых: я должен убедить полицию, что совсем покинул этот район. Я двинулся вдоль главной дороги, по которой ехал на автобусе, обратно в сторону Лайм Реджиса. Говоря «вдоль дороги», я имею в виду, что мне нужно было так идти, но шагать по дороге я не мог, а правильное направление в темноте держать нелегко. Параллельно дороге и примыкая к ней через каждые две сотни ярдов шли заборы и живые изгороди, через которые приходилось перелезать — и так целые три мили. Следовать в направлении дороги, не ступая на нее, — это настоящая акробатика, и я чертовски устал.
До холмов к востоку от Биминстера, где нужно было устроить ложное логово, было миль двадцать. Я решил незаметно для водителя вскочить в кузов грузовика на крутом подъеме между Лайм Реджисом и Чармутом, где машины идут медленно. Примерно за милю до города я спустился в долину, потом поднялся кверху с другой стороны и вышел на «шпильку» крутого поворота на подъеме, где густой поток машин сбавлял скорость и двигался в темпе пешехода. Мне этот план казался остроумным и оригинальны, но механически мыслящие полицейские, это тоже учли. На самом крутом участке дороги стоял патрульный с мотоциклом и внимательно следил за движением.
Я обругал его последними словами, потому что приходилось снова спускаться в долину, согнать его с дороги и опять возвращаться на эту «шпильку». Ноги у меня подкашивались, но мне ничего другого не оставалось. Я остановился в низинном кустарнике и стал изображать сцену жестокого убийства паническим сопрано: «Помогите!» и «Отпустите меня!» и «Боже, скорее кто-нибудь ко мне!», после чего выдал серию ужасных на слух и фальшивых визгов. Крики перепуганной женщины раздавались с правильными интервалами и совершенно неестественно, и если бы я издавал их натуральнее, сержант на дороге подумал бы, что это крик бродячего духа или дурацкая выходка бездельника.
А тут раздался визг включенных тормозов, и несколько темных фигур побежали вниз, а я — вверх на дорогу. Сержант исчез. На обочине стояли брошенными грузовик бакалейщика и спортивная машина. Я отказался от начального плана садиться в грузовик и сел в спортивную. Прикинул, что в моем распоряжении минут двадцать пять: десять минут на прекращение поиска внизу долины, пять минут, чтобы добраться до телефона и еще минут десять на оповещение постовых и патрульных машин.
Голову и бороду я обернул шарфом. Затем некоторое время ехал перед шумным молоковозом, гремящим своими бидонами на подъеме, чтобы владелец спортивной машины не расслышал звука ее мотора. А машина была хороша. Я за одиннадцать минут промчался девять миль серпантина до Бридпорта и за десять минут — десять миль по дороге на Дорчестер. Я ненавижу ездить с такой скоростью в ночное время, и мне было совестно. Никто не вправе превышать среднюю скорость сорок миль в час; если водитель хочет щегольнуть перед приятелями своей лихой удалью, на этот случай постоянно ведутся маленькие войны, и каждая из сторон с радостью предоставит лихачу показать свою удаль и между делом закалить свои нервы и здоровье. Через три мили после Дорчестера я остановил машину на узкой боковой дорожке, между изгородями. В водительское удостоверение вложил банкноту в десять фунтов и карандашную записку (писал печатными буквами и левой рукой) с искренней надеждой, что эта сумма покроет его расходы на ночлег и все остальные потери.
Была как раз полночь. Я перешел через холм, миновал незамеченным деревню и спустился Сайдлинскую долину, согласно карте такой же пустынный угол Дорсета, как все остальные глухие места. Остаток ночи я провел в накрытом гофрированным железом стоге мягкого теплого сена, крепко и сладко там выспавшись. Шанс, что полиция найдет брошенную машину раньше полудня, был ничтожен.
Позавтракав ежевикой, я двинулся по водоразделу на север. Четверть мили западнее от меня шло шоссе. На двух его перекрестках я заметил стоящих констеблей. Вниз по долине в сторону Сайдлинга ехала полицейская машина. На следы по траве они не обращали внимания, считая, как я думаю, что преступники из Лондона никогда не станут слишком удаляться от дорог. Не было сомнения, что в Скотланд-Ярде старательно высчитали, какой мой ход будет следующим. Похищение автомобиля поместило меня в соответствующую ячейку гангстеров, причислив к группе скандальных и наглых бандитов, страждущих саморекламы.
Холмы по обе стороны Сайдлинской долины пришлись мне очень по душе: участки, покрытые можжевельником, и небольшие лесочки беспорядочно соединены живыми изгородями, которые спасают от случайных встреч с пастухами и фермерами, но недостаточно разросшимися, чтобы в них забираться. Я предполагал, что все возвышенности уже были обойдены патрулями и осмотрены — на мой взгляд, без всякой необходимости — в бинокли и просто невооруженным глазом.
В конце долины высился высокий меловой холм, покрытый травой и мелколесьем; в двух милях виднелась деревня, но никаких дорог по нему не проходило. Сухие русла ручьев веером расходились с вершины холма в долину. В любом из них еще в сентябре я мог бы устроить себе местечко.
Я выбрал себе овражек с орешником на одной стороне и молодыми дубками — на другой. Пространство между ними покрыто высоким папоротником с травянистыми прогалинами, где кормились и играли кролики. Поляна пропахла запахами лисы, травы и кролика — сладковатым мускусом, присущим сухим долинам, где выпадают обильные росы, а вода течет в нескольких футах ниже поверхности земли. Единственным следом
