роль в постановке. Волновой сорвал голос, руководя действиями сотен астероидных поселенцев и ракетного флота. Шутка ли — одновременная катастрофическая разгерметизация на электроцентрали, на командном пункте, в порту, в здании солнечной ловушки…
Несмотря на дружную, слаженную работу аварийных групп, давление внутри «пораженных» строений продолжало неумолимо падать. Все население станции надело скафандры. Стаи автоматов — «жучков» расползлись по стенам и крышам, елозили коридорами, выискивая места утечек. Женщин спешно разместили в наличных кораблях. Не обошлось без пострадавших: одного монтера основательно помяли в давке, четверых инженеров отправили на Землю с острой кессонной болезнью — их скафандры оказались неисправными. Возбуждая всеобщую панику, Калантаров отмечал слабые места космического поселка: где хуже всего налажено оповещение, у кого не хватает ремонтных автоматов, кому не мешало бы вытряхнуть пыль из кладовых со средствами индивидуальной защиты…
Но хитроумные «режиссеры» не ограничились имитацией гигантской аварии. Время происшествия было выбрано вполне определенным образом. Когда на станции, в соответствии с сорокавосьмичасовым суточным циклом, должна была наступить долгая «ночь», лампы дневного света и не подумали гаснуть. По потолкам все так же ползли в голубизне перистые и кучевые облака, над переплетами оранжереи сиял тропический небосвод.
«Пробоины» и «заклинившие» клапаны воздуховодов были найдены после целого дня изнурительной работы. Несмотря на невесомость и экономию мышечных усилий, люди буквально валились с ног. И вот, едва поселенцы успели дотащиться до своих комнат и сбросить осточертевшие гермокостюмы, как потолочные облака окрасились вишневым соком заката, а затем сиренью сумерек. Пришла «ночь». И продолжалась она, как встарь, около десяти часов. Все это время намаявшиеся поселенцы проспали, словно под наркозом.
Конечно же, не все сразу пришло в норму. К обеду доктора Митчелла просто осадили пациенты. Жаловались на усталость, головные боли, тошноту. Приборы отмечали повышение кровяного давления. Чаще бились сердца, в крови прибавилось адреналина. К вечеру самые слабые слегли. У оставшихся на ногах производительность труда упала почти до нуля. Комбинат практически стоял без дела. В ход пошли возбуждающие средства, массовый гипноз через радиодинамики.
И Волновой, и более высокие начальники астероида догадались кое о чем, когда «ночь» на станции вновь наступила после обычного земного дня. Калантарова вызвали в Москву и попросили доложить. Он отмалчивался, просил подождать еще несколько дней. Ларри тем временем продолжал обрабатывать население микропланетки внушением по радио, назначал лекарства и процедуры, распорядился увеличить содержание витаминов в пище. Теперь все оранжерейные плоды без остатка шли на стол поселенцев.
К концу сумасшедшей недели Митчелл доложил Тарханову об исчезновении у испытателей коварного спинномозгового секрета. Больничные койки опустели. Цех точного литья при общем ликовании дал 103 процента дневной нормы. Георгий повинился во всех кознях, но не выдал Панина. Командир сам связался с «нашим министром» и взял вину на себя. Геннадий Павлович ограничился устным разносом: а если бы кто-то погиб в спровоцированной суматохе? Вон, лечатся же от кессонки четверо инженеров, и у монтера сломано ребро… Панин с достоинством ответил, что инженеры — разгильдяи и сами виноваты в том, что у них, должно быть, мыши устроили родильный дом в скафандрах; случай же с монтером доказал только то, что на централи надо расширить люки. А в общем, победителей не судят. Двадцатичетырехчасовые сутки возвращены астероиду; никаким другим способом, кроме общей доброй встряски, этого не удалось бы сделать. Геннадий Павлович побранился еще для порядка и сказал, что с командиром надо было бы поступить по примеру некоторых древних полководцев: наградить за храбрость, а затем наложить взыскание за своеволие…
В общем, история со спутанным временем окончилась вполне благополучно. Митчелл выступил по телевидению с речью, в которой доказывал, что эксперимент удался на все… ну, не сто, так девяносто девять. В условиях стабильно малого тяготения продленный цикл человеческой деятельности возможен, полезен, и может быть рекомендован для дальних перелетов. Но успокаиваться на достигнутом рано. Надо найти ключ, с помощью которого легко и быстро совершался бы обратный переход, возвращение в нормальный человеческий ритм. Возможно, следует обратиться к глубинным механизмам реактивности, к системам уравновешивания стрессов…
Доктор призвал до окончания поисков постепенно свернуть исследования в перуанском городе под куполом, возвратить его жителям привычный земной цикл дней и ночей.
И телевизионный холл пансионата снова огласился спорами первопоселенцев…
Непроизвольно наблюдая, как сменяются фосфорические цифры этажей на табло внутри лифтовой кабины, Марина взвешивала сегодняшний вывод.
Действительно, первые признаки «космического сюрприза» появились буквально через день-два после доклада Ларри. Пока на астероиде шли перипетии опасного эксперимента, старожилы находились в крайнем напряжении, «болели» вовсю, переживали каждую подробность борьбы с невидимой силой ритма, как собственную беду или успех. Пожалуй, и здесь стоило бы вспомнить Богомольца. Окончились страсти, расслабился организм, и сразу же вот вам, получите. Недаром, как пишут в исторических хрониках, во время войны солдат мог ночами лежать на снегу, киснуть по горло в болоте и не подхватить даже легкого бронхита. Другое дело — мирное время. На покое сразу заноют фронтовые болячки, загнанные вглубь мощной пружиной психической мобилизации. Господи, не лечить же теперь Панина и товарищей каким- нибудь искусственным извержением вулкана в саду пансионата?!
…А почему, собственно, эта напасть пощадила ее, Марину? Если верить новой, достаточно стройной гипотезе, ответ прост. Старожилы астероида отдыхали — самозабвенно и бездумно. Их реактивность была понижена. Стрижовой же приходилось только мечтать об отпуске. Хотя и находится она сейчас на положении отдыхающей, профессиональный долг не позволяет оставить наблюдение за товарищами, опыты, тесты, теоретическую работу. Во-первых, старожилы — это близкие, дорогие люди. Она просто не имеет права полностью передать контроль над ними чужим, официально назначенным медикам. Во-вторых — это уникальная группа обследуемых, двадцатимесячные робинзоны орбитального острова: Марина не может упустить такой драгоценный научный материал. Одним словом, как бы то ни было, но Стрижова оказалась единственным членом экипажа, который не поддерживал азартных «болельщиков» и мало интересовался, какой ритм в конце концов победит на станции. И до, и во время, и после митчелловской заварухи Марина все так же возилась со своим инструментарием, делала анализы и замеры, надоедала друзьям с опросами и осмотрами: «Пошла бы ты лучше к морю, бычков половить! Хочешь, подарю удочку?» Суетилась, суетилась, вот и уберегла себя. А все заядлые удильщики теперь охают по комнатам…
Лифт остановился на одиннадцатом этаже. Десять предыдущих пустовало.
После этой напасти экипаж перевели под самую крышу. Карантин затягивался. Торец коридора был перекрыт прозрачной пленкой — она распространяла бактерицидное излучение. В тугой перепонке был клапан для входа. За ним стоял столик с селекторным пультом. Рядом в кресле дремал санитар, похожий на атомщика с астероидной централи: жесткий блестящий комбинезон, забрало, огромные перчатки до локтя. Дальше была еще одна пленочная преграда.
Санитар узнал Марину, но она все же показала пластмассовый жетон. Пройдя первый барьер, остановилась на влажном поролоновом ковре, под гроздью мощных фиолетовых ламп. Стояла не менее трех минут, по инструкции. Затем вышла в коридор.
Обстановка здесь напоминала инфекционное отделение больницы. Впрочем, газетчики и так раструбили на весь мир об «астероидной чуме с длинным инкубационным периодом», о «вирусах погибшего Фаэтона», которые-де «миллионы лет ждали питательной среды». Навстречу гостье другой безликий санитар катил никелированную тележку с медикаментами, из приоткрытых дверей доносились кислые аптечные запахи.
Она вошла в квартиру Виктора Сергеевича, для порядка стукнув костяшками пальцев о дубовую дверь. В прихожей было пусто; на столике под зеркалом валялись опустошенные ампулы. Из кабинета доносилась музыка с обилием ударных, времен рок-н-ролла.
Панин сидел в плетеном кресле у открытого балкона. Просто и скупо обставленная комната со стенами и мебелью, окрашенными в спокойные теплые тона, не привлекала внимания ничем, кроме объемистого букета розовых миндальных веток да мисочки с тепличной клубникой. Алые ягоды в аккуратных зеленых
