Каспер вернулся к кровати. Обхватил большой лысый череп и притянул его к себе. Он вслушался в тот трагизм, который с годами накапливается вокруг большинства людей. Звук всего того, что могло бы состояться, но так никогда и не состоялось.
Максимилиан застыл в его руках. Через мгновение он высвободился.
— Хватит, — сказал он. — Я чувствую себя Лазарем. Собаки лижут меня. Когда я снова тебя увижу? Через шесть месяцев?
Врач открыла Касперу дверь.
— Эта девочка, — донеслось с кровати, — ученица. Ты из-за нее на самом деле пришел? Разве не так?
Дверь за Каспером закрылась, врач оказалась рядом с ним.
— Я отвезу вас домой, — сказала она.
7
Самые успешные, обладающие высочайшим статусом белые клоуны, которых Касперу довелось видеть, строили свое представление на том, что партнер подыгрывал им. Талант, опирающийся лишь сам на себя, встречается чрезвычайно редко. Женщина, сидящая рядом с ним, обладала им. Она просто излучала его. Он сметал все препятствия на ее пути и открывал ей все двери.
Ей что-то нужно было от него, она не говорила, что именно. На подземной парковке она неподвижно сидела за рулем и ждала нужных слов, но они не приходили.
Машина была длинной, словно железнодорожный вагон. Каспер обожал наблюдать за тем, как богатые находят друг друга по запаху. Ну прямо как Ромео и Джульетта. Даже в самой жаркой страсти и любви с первого взгляда где-то в правом верхнем углу всегда остается маленькая клеточка с выпиской о состоянии счета.
Он протянул ей листок девочки. Она моментально расшифровала его, не задавая лишних вопросов.
— В Дании четырнадцать больниц, включая находящиеся в ведении амтов, — сказала она. — Биспебьерг, Кёге, Гентофте, Херлев, Глоструп, Видовре, Государственная больница, Фредериксберг, Амагер, Роскиле, Хилерёд плюс некоторые отделения в Хёрсхольме, Хельсингере и Фредерикссунде. Ни одна из них не находится у воды. Это касается и частных больниц.
— А клиники?
— К северу от Копенгагена и к югу от Аведёре Хольме, всего их около сотни — медицинские центры и специализированные клиники. Сколько лет ребенку, который нарисовал это?
— Десять.
Она указала на то, что он считал пристройками.
— Это могли бы быть флигели. Дети начинают понимать перспективу примерно с восьми лет. Тогда эта постройка получается слишком большой, чтобы быть частной консультацией. Не похоже ни на одно известное мне здание.
Она завела машину.
— Сколько акушерок в Копенгагене?
— Тысячи полторы.
— Сколько из них носят имя Лоне?
— Они зарегистрированы в Обществе акушеров. Я могу узнать.
— Примерно через час?
Она кивнула.
Они повернули и поехали через озера по Готерсгаде. Он прислушивался к ней: она не понимала, куда едет. Подъехала к тротуару и остановилась, оглушенная какой-то мыслью. Сидела, сжимая руками руль. Он вышел из машины, чтобы дать ей время успокоиться. Оказалось, что они припарковались рядом с блокированным районом.
Участок был огорожен забором из водостойкой фанеры, таким, какие обычно возводят вокруг строительной площадки, забор отделял кусок проезжей части и несколько домов, выходящих на Гаммель Мёнт. В пятидесяти метрах впереди забор прерывался, там была стеклянная будка, ворота и двое служащих в комбинезонах.
Он подошел к будке, за окошком сидела женщина в форме гражданской обороны.
— Можно передать маленькую записочку одному знакомому? — спросил он. — Близкому члену семьи. Речь идет о жизни и смерти.
Она покачала головой.
— У нас тут бродят семьсот журналистов. Со всего мира.
— А позвонить?
Она покачала головой. Краем глаза он увидел верхнее имя на табличке с перечнем обществ спасателей, благотворительных организаций и подрядчиков.
— Я сын старого Ханемана, — продолжал он. — Он только что стал почетным членом Гольф-клуба в Сёллерёде. Старик всю жизнь мечтал об этом.
— Он не сможет этого оценить, — сказала она. — Он умер в восьмидесятых.
Каспер увидел свое лицо в стекле. Оно было белым, как будто на него был наложен полный грим для выступления. В глазах женщины появилась озабоченность.
— Может быть, вам вызвать такси?
Сочувствие подействовало на него как инъекция глюкозы. Ему захотелось сесть к ней на колени и все ей рассказать. Он кивнул в сторону машины.
— У меня там мой собственный шофер и лейб-медик.
— Вы знаете какое-нибудь другое имя, кроме Ханемана?
— Стине Клаусен. Инженер.
— Темноволосая?
Он кивнул.
— Она, кажется, как-то связана с водопроводом?
— Она создана из воды.
Женщина посмотрела на лежащий перед ней лист бумаги.
— Она в группе встречающих. На такси. Специальное мероприятие из-за особо важных гостей. Это означает, что она живет в гостинице. «Роял» или «Три сокола». Если станет известно, что вы узнали это от меня, меня уволят.
Он глубоко вдохнул.
— Ангелов, — заметил он, — никто не может уволить.
Он сел в машину рядом с врачом. Она сидела в той же позе, в какой он ее оставил.
— Он умирает, — сказала она.
Он знал, что именно это она и скажет. Лично для него все было не так драматично. Он уже давным-давно примирился со смертью. Падре Пио[12] однажды сказал, что если посмотреть на жизнь немного шире, то все мы находимся на краю. Разница состоит лишь в том, что одни находятся немного ближе к краю, чем другие.
Так что это не с ним что-то происходило, это менялся окружающий его мир. Только что город казался глянцевой видовой открыткой — и вот уже машина беззвучно скользит по загробному миру.
— Он хорошо выглядит.
— Преднизон. Своего рода химический камуфляж.
— Он сам знает?
Они проехали Зоологический сад и кладбище Сольбьерг. Он не понимал, как они доехали до Роскилевай.
— Как правило, какая-то часть тебя знает это. Но большая часть не хочет этого знать.
