еще не может сравниться фигурой с настоящим воином, да и выглядит время от времени так, как будто витает в облаках, но у него есть самообладание, которое впечатляет, да и нельзя отрицать, что, несмотря на внешнюю хрупкость, он совершает абсолютно невероятные вещи. Взять хотя бы это путешествие во Францию под видом странствующего коробейника; или то, как он делает замечания знатным сеньорам, как будто родился одним из них. И более чем когда-либо брат показался Жильберу чужим. Нельзя было даже предположить, о чем младший думает, да еще когда на лице у него появляется слабая обезоруживающая улыбка и чертики пляшут в глазах, причем тогда, когда, казалось, нет никакого повода для смеха. Жильбер, как и всегда, медлительно размышлял надо всем этим, и вдруг ему пришло на ум, что он никогда не понимал, что же на самом деле скрыто за внешним спокойствием Рауля. Только и в добрые старые времена он считал, что тут есть о чем задуматься.
Молчание прервал Юдас, которому никогда не приходило в голову размышлять ни о Рауле, ни о ком- либо другом.
— Твой новый жеребец хорош, — восхитился он. — Но мне не нравятся серые кони.
Рауль похлопал Бланшфлауера по шее.
— Почему же? — поинтересовался он.
— Не знаю, — нерешительно ответил Юдас. — Я бы предпочел оседлать гнедого, такого, как твой старый Версерей. Лучше бы ты поскакал в бой на нем… Если этот бой состоится, — мрачно добавил он.
— Упаси Бог, что это ты несешь, братец, конечно, бой должен состояться! — назидательно изрек Жильбер.
— Да только и разговоров, что о хитрости да об отступлении, — ответил Юдас. — Слушал я, что они там болтали, пока ел жирный пудинг. Малыш Рауль говорил, как можно победить в войне с помощью таланта, и по тому, как это было сказано, можно сделать вывод, что французов решено прогнать, не давая им боя. — Он громко и пренебрежительно фыркнул. — Да, я — не Рауль, который забил себе голову книгами и прочей чепухой, поэтому и не понял из приказа герцога ни слова.
— Тут нечем гордиться, — ответил младший. — Растолковываю: мы собираемся сначала отступить, а затем ударить, понимаешь?
Но растолковать что-либо Юдасу было сложно.
— По мне, так лучше сначала ударить, да так, чтобы не было необходимости отступать, — стоял он на своем.
— Знаешь, что-то в этом плане есть, — поддержал брата Жильбер.
— Я так и думал, что ты меня поймешь, — обрадовался Юдас.
Рауль промолчал, а Жильбер подумал: «Он не слушает, как будто считает, что не стоит и беспокоиться», и бросил пробный шар:
— Ты что, заснул или стал слишком важной персоной, чтобы не разговаривать с отцом и со своими братьями?
— Да нет, просто я сам не всегда понимаю герцога, — честно признался Рауль.
Жильбер развеселился:
— Там, в Бомоне, казалось, что уж ты-то как раз все и понимаешь.
— Конечно, должен же я поддерживать герцога. Но умом понимая, что должно быть сделано, абсолютно не представляю, как этого добиться. Например, как заманить короля в глубь Нормандии или как определить, что настало время для решающей битвы…
Жильбер кивнул с пониманием, и некоторое время они скакали молча. Тишину нарушил Юдас, неожиданно спросивший:
— Интересно, почему саксонец носит бороду? Это что, обет или епитимья?
— Ни то, ни другое. Все саксонцы носят бороду, — объяснил Рауль.
Юдас искренне воскликнул:
— Ну и дела! Лучше бы он ее сбрил.
— Не рекомендую советовать это ему самому, — смутился Рауль. — Он ею очень гордится.
— Никогда не слышал, чтобы кто-либо гордился бородой, — удивился Юдас.
— Он с ней похож на варвара.
— Знаешь, позаботься, чтобы он тебя не услышал, — посоветовал брату Рауль.
Жильбер отстал от них, чтобы ехать рядом с женой, а поскольку Юдасу уже нечего было сказать ни о надвигающемся вторжении, ни о бороде Эдгара, то они с Раулем замолчали, так и скакали до самого Аркура.
На рассвете следующего дня Рауль с эскортом отправился назад, в Руан. Гизела дала шурину в дорогу сверток с едой: приготовленные собственноручно дамасские пирожки и несколько ломтей сала, аккуратно завернутых в чистый кусок материи. Когда Рауль поцеловал ее на прощание, то почувствовал, что она торопливо сунула в руку какой-то крошечный предмет, и услышал шепот, что это убережет его от ран.
Юноша взглянул на подарок, который оказался всего лишь маленьким сшитым вручную мешочком на шелковом шнурке.
— Благодарю, сестра, — сказал он. — А что это?
— Это на счастье, Рауль, — сухо ответила Гизела, бросив на него быстрый взгляд. — Его надо носить на шее. Это голова жука-рогача, она тебя будет охранять.
Юноша осторожно повертел амулет в руках, но поскольку Гизела казалась абсолютно уверенной, что эту штуку надо носить, то он надел шнурок на шею и засунул мешочек под тунику. Вскочив на коня и помахав напоследок рукой, он поскакал через мост догонять остальных.
Они быстро добрались до цели, копыта коней процокали по улицам Руана ко дворцу, где было заметно оживление. Накануне прибыл со своими вассалами виконт Котантен, и незадолго перед ними — граф Мортен.
Рауль соскользнул со спины Бланшфлауера и принялся счищать грязь со своих мягких сапог. Жильбер с Эдгаром отправились к себе, крикнув другу, что увидятся за ужином. Рыцарь легко взбежал по ступеням, ведущим к главной входной двери дворца, и вошел в холл. На пути Рауля приветствовал выходящий Мортен, который при виде его чрезвычайно обрадовался.
— О-ля-ля! Вот и Рауль! Вильгельм уже спрашивал, не вернулся ли ты. Слышал, что он собирается делать? Уже убедил де Гурне.
— Так я и думал. А когда ты приехал, Мортен?
— Да уже с час или около того. Я приказал вассалам встретить меня в Эвре. Сен-Совер уже здесь, Монтгомери тоже, а вчера прискакал Гранмениль. Вильгельм очень спокоен, прямо как ты любишь. — Глаза говорящего сузились от улыбки, расплывшейся по его лицу. — Герцогине приснилось, что новый сокол герцога схватил добычу. Говорят, сон предвещает успех.
Мортен фыркнул и пошел дальше. Рауль поднялся в свою комнату и, позвав пажа, стал снимать перепачканные грязью тунику и штаны.
Юноша быстро смыл с себя грязь и переоделся, а затем отправился в один из верхних залов, где рассчитывал найти герцога. Над проемом двери висели гобеленовые занавеси, паж отодвинул их, и Рауль, войдя, увидел герцога с герцогиней.
Он задержался в дверях, как бы не желая нарушать покой супругов. Вильгельм бросил взгляд из-под нахмуренных бровей и, увидев Рауля, обрадовался:
— Входи, входи! Рассказывай!
— Им это не понравилось, ваша милость, но они подчинятся. Роже де Бомону можно доверять, он все сделает, как приказано.
Пока Рауль говорил эти слова, он поклонился леди Матильде. Один быстрый взгляд — и он понял, что леди сердита, охваченная невеселыми размышлениями. Но тучи тотчас же рассеялись, когда она подала ему руку.
— Мадам, как чувствует себя милорд Роберт? — тактично спросил Рауль.
— Уже хорошо, — ответила она, и на ее губах появилась торжествующая улыбка. — Он гораздо крупнее сына Мортенов, а тот старше на целый месяц.
В голосе герцогини было удовлетворение. Рауль услышал, как она сравнивает своего первенца с наследником Мортенов, к огорчению жены последнего, и его глаза заискрились весельем.
— К тому же, по-моему, — продолжала Матильда, — наш более симпатичный. И хотя мой муж этого
