господин. Скажите, а Гарольд еще не допытывался, почему вы держите его в неволе?
— Не спрашивал и не спросит. Заметь, я не держу его в неволе, а умоляю немного дольше остаться в моем обществе, причем моя жена помогает ему приятно коротать время.
— Так-то оно так, но эрл наверняка поймет, что вам что-то от него надо!
— У меня нет желания сообщить ему это, а у него нет желания интересоваться. Слишком поспешные разговоры могут сорвать и мои, и его планы. Он выжидает, надеясь что-нибудь придумать, может быть рассчитывая на счастливый случай, а я выжидаю, потому что время работает на меня.
Герцог, как показало время, правильно угадал мысли эрла Гарольда. Когда тот бросился под защиту герцога, то прекрасно понимал, что попался в западню, из которой нелегко выбраться. И корректность Вильгельма не могла обмануть его, поэтому слова, произнесенные им «Эрл Гарольд, я не желаю слышать, что вы вскоре нас покинете», объяснили все, и гость поневоле не стал унижать себя просьбами. Эрла ни в чем не ограничивали, он считался почетным гостем герцога, но вокруг него днем и ночью сновали нормандские слуги, которые, в чем он нисколько не сомневался, получили строгий приказ не спускать с него глаз. Гарольд, поняв это однажды, только поднял задумчиво брови и привлек всех этих многочисленных слуг к делу. У них столько прибавилось работы по выполнению всех повелений гостя, что они про себя уже стонали, да к тому же жили с неприятным ощущением, что эрл просто развлекается всем этим.
Казалось, он умеет себя занять, несмотря на всю неопределенность своего положения. Даже тень возмущения не появлялась на его челе, ни следа обиды не чувствовалось в его непринужденном поведении. То он скакал с герцогом на соколиную охоту — на запястье ястреб, вот он уже летит через ручей за дикой уткой; то гнал оленя с Робером Мортеном — на прекрасном коне, а быстроногие гончие уже набрасываются на раненого самца; то его не было до самого заката, потому что он гнал кабана в Квевильском лесу с Фицосборном или Хью Гранменилем. Эрл принимал участие во всех турнирах и показал, как саксонцы используют в бою секиру; присутствовал на пирах, беззаботно смеялся шуточкам Гале, даже отдал кошель, полный золотыми монетами Тэлиферу, любимому менестрелю герцога, и, вообще, был в прекрасных отношениях со своими хозяевами. Но однажды, оторвавшись от компании своих новых знакомых, Гарольд ушел к себе, опершись на плечо Эдгара, а когда дверь закрылась и никто не мог за ними подглядывать, то улыбку будто стерло с его лица и он отрывисто и горько бросил:
— Я — пленник, Эдгар!
Эрл медленно подошел к занавесям, отделяющим его спальню, и отдернул их. Там никого не оказалось. Мельком оглядев комнату, он вернулся к Эдгару и сел в одно из кресел, покрытых мехом куницы. С презрительным взглядом он погладил мягкую шкурку.
— Великолепно поселили и прекрасно прислуживают, но, по сути, я еще в большей неволе, чем когда был закован цепью в Борене! — Он горько усмехнулся и медленно поднял взгляд на Эдгара. — Чего лицо вытянул? Смейся, друг, чем плоха моя шутка?
— Господин! Фицосборн, которому я доверяю, клялся, что вам не причинят зла, — горячо начал Эдгар, пренебрегая высочайшим приказом.
— Отчего же, здесь не худшее место в мире! — согласился Гарольд. — Со мной так вежливо обращаются, слугам только прикажи… Ну-ка, отойди, друг, от двери, кто-то из них наверняка подслушивает. У меня и кони, и собаки, и соколы, все время охота, — чтобы убить время, — пиры в мою честь, сама герцогиня пытается отвлечь мои мысли от Англии… Какого еще обращения можно пожелать? Но едва я поскачу к берегу, за мной тотчас помчится соглядатай.
Эдгар невольно вздрогнул и тихо сказал:
— Если все это так, милорд, то не берите в рот ни еды и ни питья, прежде чем его кто-то не попробует!
Гарольд был поражен.
— Ты считаешь, меня могут отравить? Нет, не может быть!..
— Если Вильгельм держит вас в заключении, вы здесь никому не можете верить! — В голосе Эдгара отчетливо слышалась едва сдерживаемая ярость. — Правда, до сих пор яд был не в его стиле, да и нельзя сказать, что герцог недостаточно благороден, но уж если он решил добыть корону, то ничто, говорю вам, абсолютно ничто его не остановит! Я раньше не верил, но ведь некоторые его враги умерли внезапно, а кое-кто нашептывал…
— Слышал, слышал! — с неудовольствием отмахнулся Гарольд. — Не сомневаюсь, шептались о том, что герцог послал своим врагам изысканный яд. Да и про меня в свое время такое шептали, а правды в этом не было. Выкинь это из головы, яд — орудие людей другого масштаба: и для Вильгельма, и для меня это слишком примитивный способ. Нет, жизни моей ничего не грозит, но вот моей свободе… А она гораздо ценнее!
Эдгар подошел к эрлу и опустился около кресла на колени, схватив его руку.
— Мой дорогой господин, если бы я мог отдать за вас свою жизнь или навсегда остаться заключенным, только бы вы оказались на свободе! — Он поднес руку эрла к губам. — Увы, что за проклятый случай принес вас к этим берегам!
— Да ладно, перестань, Эдгар, что с тобой? — ласково заговорил эрл. — Твоя жизнь за мою? Мы еще уберемся отсюда и посмеемся над сегодняшними нашими опасениями.
Эдгар поднялся и принялся вышагивать по комнате.
— Что хочет от вас герцог? — бросил он через плечо. — Не понимаю.
Гарольд задумчиво перебирал золотую цепь, которую носил на шее.
— Он мне не говорил, — эрл внимательно следил за блеском звеньев, — а я его не спрашивал. — Он позволил себе улыбнуться. — И думаю, что не спрошу никогда.
Эдгар, оглушенный неожиданной мыслью, внезапно остановился.
— Это, случайно, не Англия?
— Как же, конечно Англия, — ответил Гарольд, — но он этого не говорил, а я не понимаю, почему он молчит. — Потом задумчиво добавил: — И не осмелюсь спросить.
— «Осмелюсь»! — возмутился Эдгар. — Как только вы можете произносить такое?
— Очень мудрое слово, сам поймешь когда-нибудь. Я должен ждать. Какие-то случайно кем-то оброненные слова могут объяснить мне намерения герцога. Собирается ли он держать меня здесь до смерти Эдварда, а потом самому стать английским королем? Не думаю. Ни один сакс не оденет на шею нормандское ярмо, пока знает, что Гарольд жив. Нет, Вильгельм не совершит столь грубой ошибки. — Эрл машинально покусывал звенышко своей цепи, его напряженный взгляд тщетно пытался проникнуть в грядущее. — Тут должно быть нечто, связывающее мне руки, — начал он после долгого молчания. — Поэтому следует быть в высшей степени осмотрительным. Может быть, в конце концов так случится, что этот Понтье окажется гораздо меньшим злом, но Вильгельм более великодушен.
— Да, но только в том случае, если вы назовете его своим повелителем, — сухо заметил Эдгар.
— Ты плохо его понимаешь. Он знает, что я никогда такого не сделаю. — Эрл повернулся, чтобы посмотреть на тана, выронив из пальцев цепь. — Многие годы я жаждал встречи с Вильгельмом Нормандским и, честью клянусь, он желал того же. Наконец мы встретились, каждый оценил другого по достоинству, и что же? Мы очень нравимся друг другу, и все же будем сражаться до самой смерти. — Он было рассмеялся, но мгновенно вновь насупился. — Клянусь тебе, пока я жив, Вильгельм не вырвет Англию у сакса. Если ты увидишь, что он надел английскую корону, значит, я уже отправился в свой последний путь.
Гарольд заметил хмурость Эдгара и спросил:
— Неужели ты так мало веришь в меня?
— Мой господин, что вы такое говорите! — вздрогнул от удивления Эдгар.
— Но я же вижу, ты недоволен.
— Только не из-за неверия в ваши силы, господин. Просто я опасаюсь, потому что мы оба во власти Вильгельма, а уж я-то его знаю. Конечно, вы, как и Эльфрик, можете сказать, что я стал похож на нормандца и слишком преклоняюсь перед герцогом, но…
— Эльфрик просто дурак, — прервал его Гарольд. — В тебе мало нормандского, хотя ты и пользуешься в силу обстоятельства их языком, да и друзья среди них у тебя есть.
— Эльфрику все это не нравится. — Эдгар обрадовался возможности поделиться наболевшим. — Он считает, что я изменился, отошел от него, и вообще не хочет понять, что мои нормандские друзья… Но
