– Нет, нет, imbйcile! Tais-toi![133] – Она чопорно поджала губы. – Мосье Марлинг будет шокирован, а мадам скажет, что это совсем нереспектабельно. Монсеньор, пусть он молчит!
– Легко вообразить, что это какая-то черная тайна, – заметил герцог. – Если не ошибаюсь, я несколько раз просил тебя, малютка, не называть Руперта «imbйcile».
– Но, монсеньор, он же imbйcile, – возразила она. – Вы же знаете!
– Несомненно, mа fille, но я не оповещаю об этом весь мир.
– Ну, тогда я не знаю, как мне его называть, – пожаловалась Леони. – Он меня называет бешеной и дикой кошкой, монсеньор!
– И за дело, черт побери! – вскричал милорд.
– Вовсе нет, Руперт! Я не такая. Я благовоспитанная барышня, так говорит монсеньор.
– Заведомо ложное утверждение, – сказал его светлость. – И я что-то не припоминаю, малютка, чтобы хотя бы раз говорил что-либо подобное.
– Но монсеньор, вы только минуту назад сказали, что у вас плохая память! – И она лукаво взглянула на него из-под ресниц, что у нее получалось обворожительно.
Раздался общий смех, глаза Эйвона весело прищурились. Он взял веер и хлопнул Леони по пальцам. Она хихикнула и торжествующе посмотрела на остальных.
– Voyons! Я вас всех заставила засмеяться! – объявила она. – И я хотела, чтобы вы засмеялись. Я – остроумица, enfin.
Давенант смотрел на Эйвона, начиная догадываться, потому что в глазах герцога, устремленных на его воспитанницу, была неизъяснимая нежность, и Давенанту просто не верилось, что он глядит на его светлость.
– Право же, что за дитя! – сказала миледи, утирая глаза платочком. – Клянусь, в твоем возрасте я не осмелилась бы так заговорить с Джастином ни за что на свете!
– И я, – подхватил Руперт. – Но, разрази меня, она осмелится на что угодно! – Он обернулся к Давенанту. – Такой девушки еще не рождалось, Хью! Вы знаете, ее даже похитили!
– Похитили? – Давенант обвел всех недоверчивым взглядом. – То есть как похитили?
– Да это свиное отродье, – презрительно объяснила Леони.
– Любовь моя! – Леди Фанни приподнялась. – Я не ослышалась? Какие слова ты произнесла?
– Да, но, мадам, монсеньор позволяет мне говорить «свиное отродье». Ведь правда, монсеньор?
– Малютка, это не слишком изящное выражение, и оно ни с какой стороны не внушает мне восторга, но, если не ошибаюсь, я действительно сказал, что буду его терпеть, если ты воздержишься от упоминаний о свином… э… пойле.
– Ну да, – сказала она победоносно.
– Но что все это означает? – перебил Давенант. – Кто похитил Леони? Это правда?
Марлинг кивнул.
– Редкая гнусность!
– Но кто это? Кто это… свиное отродье?
– Мерзкий граф Сен-Вир! – сказала Леони. – Он заставил меня проглотить скверное питье и привез во Францию, а Руперт меня спас!
Давенант впился глазами в герцога.
– Сен-Вир! – сказал он и повторил еле слышно: – Сен-Вир!
Его светлость быстро оглянулся. Но лакеи давно вышли.
– Да, Хью, да! Милейший граф.
Давенант открыл было рот, но снова его закрыл, ничего не сказав.
– Совершенно верно, – кивнул его светлость.
– Но Эйвон, – это сказал Марлинг, – Фанни говорит, что Сен-Виру и его жене посланы приглашения на бал. Зачем вам это?
– По-моему, какая-то причина у меня есть, – задумчиво произнес его светлость. – Без сомнения, рано или поздно я припомню какая.
– Если этот мерзавец явится, я не сумею сдержаться! – отрезал Руперт.
– Не думаю, что он приедет, дитя мое. Хью, если ты кончил, предлагаю перейти в библиотеку. Это единственная комната, где Фанни ничего не тронула.
Фанни встала из-за стола и погрозила брату пальцем.
– Перед началом бала я распахну ее двери, можешь быть спокоен! И я думаю, не расставить ли там карточные столики?
– Нет, – твердо сказала Леони. – Это совсем-совсем наша комната, монсеньор. Не позволяйте ей! – Она оперлась кончиками пальцев на его полусогнутую руку и приготовилась выйти с ним из столовой. Хью расслышал настойчивый шепот: – Монсеньор, только не эту комнату! Мы всегда сидим там. Вы привели меня туда в самый первый вечер.
Эйвон повернул голову.
–Ты слышишь, Фанни?
– Несносно! – страдальчески произнесла миледи. – Какая разница, дитя? Что за причина?
– Мадам, я не нахожу нужного слова. Вот как отвечает монсеньор, когда вы спрашиваете, почему он делает то или это.
Руперт открыл дверь.
– Черт, я знаю, о чем она! Прихоть!
– C'est cela![134] – Леони сделала пируэт. – Сегодня вечером ты очень умен, Руперт, так мне кажется.
Дамы рано удалились спать, а Руперт увез упирающегося Марлинга к Вассо, и Эйвон с Хью остались одни в тихой библиотеке. Хью обвел ее взглядом, чуть улыбаясь.
– Прямо как в былые времена, Джастин!
– Точнее говоря, как три месяца назад, – отозвался Джастин. – Я превращаюсь в патриарха.
– Неужели? – сказал Хью, и его улыбка стала шире. – Могу ли я поздравить тебя с успехами твоей воспитанницы?
– О, пожалуйста! Она тебе понравилась?
– Необычайно. Париж будет очарован. Такая оригинальная непосредственность!
– Да, она плутовка, – согласился его светлость.
– Джастин, при чем тут Сен-Вир?
Тонкие брови поднялись.
– Мне как будто припоминается, мой милый, что я всегда находил любопытство твоим прискорбнейшим недостатком.
– Я не забыл историю, которую ты мне рассказал… В этой самой комнате, Джастин. Так Леони – орудие, с помощью которого ты намерен уничтожить Сен-Вира?
Его светлость зевнул.
– Ты меня утомляешь, Хью. Тебе ли не знать, что я всегда был склонен вести свою игру сам и один.
Давенант понял, что ничего от него не добьется, и оставил дальнейшие попытки. Вскоре вошел Марлинг и сказал, что Руперт вряд ли вернется до утра.
– А кто был там?
– За столами почти не было места, но у меня так мало здесь знакомых! – ответил Марлинг. – Когда я уходил, Руперт сел за кости с неким Лавулером. – Он взглянул на Эйвона. – Мальчик неисправим, Эйвон. В один прекрасный день он проиграет в кости свою душу.
– О, надеюсь, что нет, – сказал Эйвон. – Так он проигрывал?
– Да, – ответил Марлинг. – Это не мое дело, Джастин, но я думаю, вам следовало бы умерить его страсть к игре.
– Согласен, – сказал Давенант. – Мальчик слишком легкомыслен.
Эйвон неторопливо направился к двери.
– Возлюбленные, оставляю вас вашим назиданиям, – произнес он негромко и вышел.
