Америке строили лодки. Когда первые испанцы прибыли на остров Пасхи из Перу, они узнали в местном пресноводном камыше тотору инков, и современные ботаники подтвердили их догадку. Теперь мы пришли за пробами торфа с специальным восьмиметровым буром. Ведь в таких болотах герметически сохраняется цветочная пыльца. В Государственном музее в Стокгольме профессор Селлинг изучит наши пробы под микроскопом и определит, как развивалась с древних времен растительность Пасхи. И если нам посчастливится, цветочная пыльца расскажет, был ли остров покрыт лесом и когда попал в кратер южноамериканский пресноводный камыш. Вообще-то сразу видно, что это было очень давно: большое, в полтораста гектаров, кратерное озеро настолько заросло зеленым тоторой, что напоминало плантацию сахарного тростника с пятнами коричневой трясины из старых стеблей.
На первый взгляд казалось, что ходить по такому болоту опасно для жизни, однако это было делом привычки. Из поколения в поколение пасхальцы разведывали надежные проходы к окошкам. Когда деревню поражала засуха, приходилось за водой идти в кратер: сперва восхождение на вулкан, потом трудный спуск. Местные жители считали озеро бездонным. Патер Себастиан рассказывал, что промеры полуторастаметровым линем ничего не дали.
…В глубокой котловине солнце разбудило пас поздно. Пока мы дули на дымящие головешки, пытаясь извлечь из них огонь для утреннего кофе, сверху спустился десятник Эда Тепано, чтобы показать нам путь к точкам, которые я наметил для бурения. Поистине необычная прогулка! Ступив на пружинящий ковер, мы сперва должны были пробиваться сквозь дремучий лес — камыш ростом с одноэтажный дом стоял густо, как щетина в щетке. Сочные стебли коренились в мощных пластах мертвых волокон, которые то и дело предательски расступались. Чтобы не провалиться в очередную волчью яму, приходилось все время делать свежий настил, нагибая зеленый камыш. Но вот пройдена баррикада у берега, и нам открылся вид на все болото — будто пестрое одеяло из коричневых, желтых, зеленых, синих и черных лоскутов.
Дальше опора стала совсем ненадежной. Местами мы шагали вброд по шаткой основе, местами на каждом шагу погружались по колено в ил и мох, все булькало, хлюпало — скорей выдергивай ногу, не то застрянешь! Тут и там торф прорезали канавы с бурой водой, через которые надо было прыгать, а трясина под ногами качается так, что даже жутко. Попадались купы высоченного камыша, и, выбравшись из одной такой рощи, мы с Тепано и Туром вдруг провалились с головой в окошко, прикрытое сплошным слоем ряски. Тепано успокоил нас, мол, здесь нигде не засасывает, и, если умеешь плавать, бояться нечего. Облепленные илом и ряской, мы скоро стали похожи на водяных, к тому же в закрытой со всех сторон котловине солнце нещадно припекало, и соблазн искупаться в бурой болотной воде взял верх. У поверхности вода была теплая, по поглубже — как лед. Тепано заклинал нас не пырять: один пасхалец нырнул здесь и больше не вынырнул — заблудился под трясиной.
Мы никак не могли найти подходящего места для бурения. Бур пронизывал насквозь трясину и уходил в воду. Сплетение мертвых стеблей достигало в толщину и трех, и четырех метров. Пробовали делать промеры в окошках, но дна нигде не достали: каждый раз лот ложился на всплывшую дернину. Тепано рассказал, что окошки все время кочуют по болоту и меняют свои очертания. Все непрерывно перемещалось в этом адском котле.
Еще до вечера Тепано отправился обратно через гребень кратера, Фотограф ушел с ним, мы же с Туром остались еще на несколько дней, надеясь взять более удачные пробы. Теперь мы знали тайны кратерного болота, научились по цвету и виду трясины угадывать, что нас ждет впереди.
На следующий день, пройдя через все болото до противоположной стены кратера, мы вдруг увидели на краю трясины каменную кладку высотой метра в четыре, густо поросшую травой и кустарником. Мы вскарабкались наверх и очутились на старинной искусственной платформе.
На склоне выстроились террасами одна над другой еще четыре-пять таких кладок. Продолжая разведку, мы отыскали низкие квадратные входы в подземные каменные жилища, подобные которым до сих пор видели только в разрушенном селении птицечеловеков — Оронго.
Так, мы невзначай открыли старинные развалины, неизвестные даже самим пасхальцам, во всяком случае они ни разу не рассказывали про них белым. Многие камни были покрыты почти стершимися контурными и рельефными изображениями людей, птиц и мифических животных, гротескных лиц и магических глаз. Лучше всего сохранились два птицечеловека и четвероногое животное с человечьей головой. Террасы были построены для земледелия, и у подножия нижней стены мы взяли на краю болота много проб торфа.
На четвертый день, когда мы сидели, запечатывая пробирки расплавленным парафином, к нам спустился капитан Хартмарк и сообщил, что Арне сделал новое открытие в Рано Рараку. Он откопал торс огромной статуи, которая была врыта в землю почти до подбородка, и оказалось, что на груди у нее высечено изображение большого камышового судна с тремя мачтами и парусами. С палубы тянется длинный канат к черепахе на животе изваяния.
Мы собрали свои вещи и покинули чрево Рано Као. Тур-младший перебрался в развалины Оронго, а я отправился на джипе к Рано Рараку. Арне показал мне свою находку. Его окружали пасхальцы; которые с благоговением и гордостью любовались древним судном на животе моаи. Они не сомневались, что это корабль самого Хоту Матуа, ведь он прибыл на остров во главе нескольких сот человек на двух кораблях, таких вместительных, что злейший враг Хоту Матуа — Орон сумел спрятаться на борту одного из них и доехал зайцем. Теперь на острове нет хону — черепах, но во времена Хоту Матуа один из его людей был даже ранен на берегу Анакены во время охоты на большую черепаху.
Пасхальцы наперебой принялись рассказывать о подвигах предков, и я услышал обрывки известных легенд про Хоту Матуа, записанных патером Русселом и судовым казначеем Томсоном еще в конце прошлого столетия. Мы и сами видели, что это не европейский корабль, а какое-то необычное судно, только трудно было представить себе, чтобы древние пасхальские ваятели строили такие большие многомачтовые суда. Но разве кто-нибудь поверил бы, что эти самые люди создавали гигантских идолов высотой с четырехэтажный дом, не будь материал таким крепким, на века? И ведь эти неукротимые гении инженерного искусства были не только ваятелями, но и замечательными мореплавателями, они сумели проложить путь в самый уединенный уголок на свете, где затем из столетия в столетие без помех вытесывали свои статуи. Если они, располагая камышом тотора, вязали из него маленькие плотики, то так ли уж странно, что они делали из него большие мореходные плоты?
Когда на Пасхи впервые прибыли европейцы, они не увидели там судостроителей, но ведь они не застали и ваятелей. К этому времени пасхальцы делали только узкие крохотные лодчонки на два — четыре человека, рассчитанные на тихую погоду, да еще меньшие плоты из камыша. Но европейцы попали на остров в третий период, это была варварская пора, когда война и распри совершенно парализовали древнюю культуру, а кровавые усобицы исключали всякую возможность сотрудничества родовых групп. Пасхальцы предпочитали не уходить далеко от своих подземных убежищ. Естественно, в таких условиях люди не собирались вместе, чтобы построить суда. Вот почему науке известны лишь два вида неказистых пасхальских суденышек — маленький полинезийский аутриггер вака ама и небольшой южноамериканский камышовый плот пора. Оба настолько малы, что не могли доставить людей на самый уединенный островок в мире. Но легенды пасхальцев сохранили описания огромных судов, совершавших дальние плавания в пору расцвета культуры предков. В прошлом веке патер Руссел записал рассказ о громадных судах на четыреста пассажиров. Нос корабля был изогнут, как лебединая шея; ахтерштевень высотой равнялся носу и делился надвое. Точно такие же суда можно увидеть на древнеперуанских кувшинах. Но в преданиях острова Пасхи идет речь и о других древних судах. Патер Себастиан слышал о громадном судне вроде плота или баржи, которое называлось вака поепое и тоже использовалось, когда в далекий путь отправлялось много людей.
После того как Эд и Арне независимо друг от друга нашли изображения камышовых судов, мы стали более придирчиво изучать каждую фигуру, напоминающую лодку. На статуях и на скалах в каменоломне оказалось много таких изображений с четко различимыми связками камыша. Биллу попалась лодка с мачтой и прямым парусом; Карл обнаружил на животе поверженной десятиметровой статуи камышовую лодку, мачта которой пересекала круглый пуп идола; Эд открыл в Оронго фреску — трехмачтовый корабль с маленьким круглым парусом на средней мачте.
Случай позаботился о том, чтобы мы получили еще более убедительные доказательства того, что такие большие суда были на самом деле. В разных концах острова мы встречали широкие мощеные дороги, обрывающиеся в море. Эти загадочные дороги породили множество домыслов и фантастических теорий. На
