Патер Себастиан совершенно оправился на свежем воздухе, и мы разговорились с ним; вдруг из кают-компании донесся вопль ужаса.
В три прыжка я очутился у двери и увидел прижавшегося к переборке бургомистра, который с искаженным лицом и вытаращенными глазами показывал рукой на банку с пивом.
— Кто поставил ее здесь, кто ее поставил! — кричал он диким голосом.
Неужели стюард принес плохое пиво? Нам уже попадались банки с забродившим пивом, может быть, бургомистр решил, что мы задумали его отравить? Я понюхал пиво.
— Кто ее поставил, все банки были пустые, когда ты уходил! — надрывался бургомистр, словно его осаждали духи.
И тут меня осенило: да он, похоже, не заметил, как я заменил пустую банку полной!
— А что, после меня сюда никто не заходил? — спросил я осторожно. — Нет, никто!
— Ну, тогда это мой аку-аку сделал.
Бургомистр и не подумал сомневаться. Вот это аку-аку, он такого еще никогда не видел! Дон Педро поглядел на меня с завистью: невидимый слуга подносит мне пиво, стоит только пожелать! Понемногу он отошел и снова принялся за еду, но все время глядел в оба — не случится ли еще что-нибудь таинственное. Остаток масла он завернул в бумажную салфетку и сунул в карман, после чего, сытый и довольный, вышел к нам на палубу. Тем временем капитан снялся с якоря и осторожно подвел судно ближе к берегу под прикрытие маленького мыса.
Случай с пивом поразил бургомистра куда больше, чем каменные киты и все прочее. И когда мы под вечер, оседлав прибой, съехали на берег, он отвел меня в сторонку и шепотом сообщил, что аку-аку упорно уговаривает его сходить в пещеру и взять что-нибудь для сеньора Кон-Тики. Он и сам не прочь, но сперва надо получить согласие своей бабушки. А я и не знал, что у него есть бабушка! Где же она находится?
— Да там, за Ханга Пико, под цементной плитой у самой дороги, — ответил бургомистр.
Я оторопел, представив себе старую женщину, придавленную упавшей плитой, но тут же сообразил, что покойная бабушка попросту похоронена около Ханга Пико. Бургомистр доверительно объяснил, что днем или при луне ее спрашивать никак нельзя, только в полной темноте. Но он при первом же подходящем случае сходит туда и, если она разрешит, сделает, как велит аку-аку, — наведается в пещеру.
На следующий день мы подняли якорь и вернулись к лагерю в Анакене, а команда «Пинто» приступила к разгрузке. Гонсало повел на экскурсию профессора Пенью и чилийских студентов; им давали объяснения наши археологи, временно оставшиеся без рабочих. Мы вели светскую жизнь: то обед на «Пинто» для всех нас, то прием в честь командира корабля со свитой у губернатора, а затем и в Анакене. Когда в лагерь прибыл Пенья со своей кавалькадой, снова состоялся пир, и гости остались у нас ночевать. Один из студентов-археологов, боливиец, пришел в восторг при виде красной колонновидной скульптуры в Винапу и коленопреклоненного великана у подножия Рано Рараку: он вел раскопки в Тиауанако и тотчас узнал в наших находках типы изваяний, которые видел у себя на родине.
У Пеньи было превосходное настроение, все ему страшно понравилось, однако он потихоньку сообщил мне, что, к сожалению, прибыл с «неприятной миссией» и разыскивал меня, чтобы назначить встречу и обсудить одну весьма досадную телеграмму. Мы назначили встречу и расстались добрыми друзьями.
Дня через два мне передали, что бургомистр просит прислать в деревню джип за «тяжелым мешком с очень важными вещами». Капитан Хартмарк поехал за мешком; он должен был также захватить трех монахинь, которые собирались уезжать на «Пинто» и хотели сперва посмотреть на почти воздвигнутую статую.
И вот вернулся джип, битком набитый монашками и священником с «Пинто», а поверх втиснутого в багажник огромного мешка сидели с непроницаемым видом дон Педро и Лазарь. Гости пошли смотреть идола, а пасхальцы, волоча мешок, явились в мою палатку.
Бургомистр наконец-то поддался! Он побывал вместе с бабушкой в пещере и до сих пор не остыл, чувствовалось сильное возбуждение. Лазарь, напротив, явно чувствовал облегчение и дышал как-то свободнее, убедившись, что не он один посягнул на сокровища родовых пещер.
Сколько страху оба натерпелись, когда погрузили в машину мешок и вдруг услышали, что капитан еще должен забрать монахинь! Но все обошлось хорошо, им сопутствовало счастье.
В мешке отдельно были завернуты пять резных камней, которые Лазарь взял уже из своей второй пещеры, расположенной в Винапу. А еще тринадцать скульптур — лучшие изо всех, что я пока видел на острове, — были из пещеры бургомистра. Одна изображала голову собаки с оскаленной пастью и скошенными дикими глазами, не столько даже собачьими, сколько волчьими или лисьими. Великолепная вещь, я не мог на нее наглядеться. Собак или собакоподобных тварей оказалось несколько, из них одна с такой длинной мордой и вытянутым телом и хвостом, что ее можно бы принять за крокодила, если бы не прямые ноги. Был тут, впрочем, и ползущий моко с широкой головой, огромной пастью и зубчатым гребнем вдоль спины — вылитый кайман; были птицы, птицечеловеки и причудливая каменная голова. Некоторые из скульптур Лазаря тоже поражали своеобразием — например, камень с рельефным изображением двух свившихся вместе змей.
Пасхальцы считали меня всеведущим, поэтому мне надо было строго следить за собой, чтобы глупым вопросом не выдать своего невежества. Но тут я увлекся настолько, что позабыл про осторожность и спросил, а на что, собственно, нужны эти камни. К счастью, все обошлось.
— Они дают силу тем, кого изображают, — взволнованным шепотом ответил бургомистр.
Он взял в руки очень реалистичное изображение омара, вернее, тихоокеанского лангуста — клешни изогнуты под животом, над спинным щитком свисают длинные усы.
— Вот этот камень дает силу лангусту, чтобы его было больше в море у наших берегов.
Показывая на змей, он объяснил, что двойные фигуры дают вдвое больше силы. Зная, что змей на здешних островах нет, я нарочно спросил, придает ли эта скульптура удвоенную силу угрю? И услышав в ответ, что это вовсе не угорь, ведь у этих тварей широкая голова и узкая шея, это наземные животные вроде тех, которых чилийцы называют «кулебра». Лазарь добавил, что огромное животное такого же рода вырублено в скале на пути к долине Ханга-о-Тео.
Тут я вспомнил, что патер Себастиан уже говорил мне про этот барельеф и просил осмотреть его вместе с археологами. Эрория могла нас туда провести, но мне до сих пор было недосуг.
Лазарь вдруг радостно заметил, что впервые на острове оказалось возможным открыто говорить между собой о таких вещах. Сначала он рассказал бургомистру, что несколько раз ходил в пещеру за скульптурами для меня, тогда тот ответил ему, что решил сделать то же самое. Доверившись друг другу, они выяснили, что в их пещерах есть много сходных предметов. Я знал, что некогда в Полинезии приписывали магическую силу человеческому волосу. Бургомистр и Лазарь подтвердили это в одной из наших прошлых бесед, а теперь я услышал, что в пещере бургомистра хранятся в каменной чаше пряди волос всех покойников из его рода, в том числе и его рыжеволосой дочери. Сделав страшное лицо, дон Педро с дрожью в голосе сообщил нам, что у него в пещере лежит голова, настоящая голова. Черепа попадались нам на острове часто, поэтому я понял, что речь идет не о них, и спросил, подразумевает ли он каменную голову. Нет, ничего подобного, голова настоящая, человеческая, пояснил он с содроганием и, жутко осклабившись, дернул себя за волосы.
На некоторых полинезийских островах находили в склепах высушенные головы — может быть, и у него есть такой экспонат?..
Лазарь сказал, что в двух пещерах, где он побывал, нет ни волос, ни голов, только черепа и кости его предков.
Бургомистр поведал, что всего на острове не меньше пятнадцати «действующих» родовых пещер, а забытых тайников несравненно больше. Насколько ему известно, такие пещеры имели только те пасхальцы, в чьих жилах текла кровь длинноухих. У чистокровных короткоухих пещер как будто не было. Свою главную пещеру дон Педро унаследовал по прямой линии от Оророины, единственного длинноухого, оставшегося в живых после битвы у рва Ико. Пещеру бургомистру передал его отец, который принял ее от своего отца, а тот от своего — и так далее. А прятать сокровища в подземных тайниках повелось еще в те смутные времена, когда Оророина и другие длинноухие воевали с короткоухими.
С пяти лет Педро работал вместе со старшими и учился у них, но только в пятнадцать лет он завоевал доверие отца настолько, что тот счел его достойным увидеть реликвии. С отцом он в тот раз дошел почти до самой пещеры, и отец кое-что вынес и ему показал. Одиннадцать поколений вот так передавали друг другу
