незаметно доставить в лагерь оставшиеся скульптуры из пещеры Лазаря.
А мне в эту ночь предстояла новая вылазка под водительством младшего Атана. Он уже давно догадывался, что у его зятя Андреса Хаоа есть пещера. И вот теперь эта догадка подтвердилась.
— Ты помнишь Андреса Хаоа, сеньор Кон-Тики? Он еще показывал тебе черепки ипу маенго… Так вот, и черепки, и целые кувшины, которые он приносил патеру Себастиану, спрятаны у него в пещере. Андрес Хаоа? Вот уж с кем у меня вряд ли что-нибудь выйдет!
Он смертельно обиделся на меня, когда уговорил старика рассыпать мелкие черепки в раскопе у Аху Тепеу, а я обвинил его в жульничестве и лишил награды. Маленький Атан это знал, но был уверен, что все уладится, если я пошлю Андресу Хаоа подарок в знак дружбы. Я дал для подарка денег и два картона сигарет, и мы условились, что ночью, после приема у губернатора я приду к Атану. А он к тому времени постарается подготовить встречу с Андресом.
Около полуночи я простился с губернатором. Объяснил ему, что совершаю тайные вылазки в подземелья острова, но подробно рассказать об этом пока не могу, так как связан обещанием хранить секрет. Губернатор поблагодарил меня. У него отлегло от души, ведь в деревне ходили какие-то странные слухи… Впрочем, в Хангароа чего только не наслушаешься, и никто не принимает всерьез такие толки.
Ровно в полночь я вошел в домик Атана. Он открыл мне сам, и первым, кого я увидел в неверном свете свечи, был человек с черепками — мой старый «недруг» Андрес Хаоа. Небритый, взлохмаченный, глаза воспалены… Он вскочил на ноги, обнял меня, называя братом, и заверил, что сделает для меня все. В маленькой комнатушке стало тесно от громких фраз. Добряк Атан напыжился и начал кичиться своей мала. Это он спас нашу дружбу, благодаря ему мы встретились снова. Свою мана он унаследовал от матери. Хотя он был младший, она любила его больше других детей и передала ему всю свою магическую силу. Атан рассказал мне, что Андрес Хаоа едва не помешался при виде моего подарка. Сам Андрес признался, что всплакнул от радости, получив подарок и услышав послание мира и дружбы. Ведь он попал в ужасное положение в тот раз, когда принес мне черепок настоящего маенго. Я тотчас потребовал, чтобы он показал, где найден черепок, но он не мог мне показать свою родовую пещеру! И пришлось повести нас в другое место, чтобы мы не проведали о ней. Объяснение Андреса показалось мне правдоподобным. А теперь, продолжал он, послушав рассказы Атана, он готов дать мне «ключ» от пещеры, чтобы я сам увидел кувшины. Только сначала надо расположить в мою пользу младшего брата, а он тверд как кремень. Ведь он заведует пещерой, отец ему передал «ключ», и аку-аку живет у него в доме. Когда Андрес сегодня вечером зашел к нему и предложил отдать «ключ» сеньору Кон-Тики, он страшно рассердился.
— Пошли вместе к его брату, — сказал Атан. — Наша объединенная мана поможет нам уговорить его.
По случаю приема у губернатора я был одет в легкий белый костюм, но у меня были с собой штаны и рубаха защитного цвета. Я переоделся, потом мы вместе покинули дом и, крадучись, вышли из деревни на север. И чем дальше, тем пламеннее становились произносимые шепотом уверения в дружбе и братстве. Атан выражал беспредельную веру в нашу объединенную мана и клялся, что из нас двоих он более чистокровный норвежский «длинноухий». Оба поучали меня, чтобы я был начеку и не попался в ловушку: если младший брат Андреса Хуан Хаоа предложит мне «ключ» от пещеры, я должен сказать «нет!» и скрестить руки на груди. Вот когда он передаст «ключ» старшему брату, я могу принять его из рук Андреса, говоря «спасибо».
На пустынной поляне за деревней мы остановились перед высокой каменной оградой, за которой тянулись к луне блестящие большие банановые листья и стоял беленький каменный домик. Дом был без окон и казался нежилым — этакая обитель привидений. Через ограду вел прогнивший перелаз со сломанными ступеньками.
Маленький Атан расправил плечи — он первым войдет и предупредит о нашем приходе. Уныло заскрипел перелаз, и вот ужо он стучит в дверь, медленно и осторожно. Мелькнул луч света: Атан вошел.
Мы прождали его пять минут. Наконец он вышел и вернулся к нам, страшно расстроенный. До чего же непреклонный и упрямый человек, этот младший брат Андреса! Надо идти всем троим и воздействовать на него нашими объединенными аку-аку. Мы перелезли через ограду и вместе подошли к домику. Я вошел первым, мои спутники — сразу за мной.
В скудно обставленной комнате — белый крашеный стол и три маленькие скамейки — стояли, вызывающе и враждебно глядя на нас, два суровых типа. Да, с ними шутки плохи… Одному было на вид лет тридцать с небольшим, другому — за сорок.
Я поздоровался; они бесстрастно ответили тем же, но не двинулись с места. Младший гордой осанкой и каменным лицом напоминал индейца из американского кинофильма. У него были колючие черные глаза и темная жесткая бородка, такая же, как у стоявшего позади меня брата. Надо сказать, что борода на Пасхи — редкость, хотя и бургомистр, и Атан, и многие другие щеголяли усами. Угрюмый бородач стоял, расставив ноги и сунув руки за пазуху, так что грудь частично обнажилась. Пристально глядя на меня из-под опущенных век, он звонко и раздельно произнес, будто в трансе:
— Смотри на моего аку-аку. Это дом аку-аку.
Теперь только бы не промахнуться — по лицам этих ребят было видно, что мне предстоит серьезное испытание.
— Знаю, — отозвался я. — Я вижу.
Мои слова как будто вызвали досаду у Хуана Хаоа, он медленно подошел вплотную, с вызовом уставился мне в лицо и прошипел со скрытым гневом:
— Покажи мне силу твоего аку-аку!
Очевидно, Атан не поскупился на краски, расписывая меня и моего аку-аку: все четверо ждали чуда. На лицах пасхальцев было напряженное ожидание, правда смешанное с подчеркнутым пренебрежением на бородатой физиономии Хуана Хаоа. Он казался пьяным, хотя был вполне трезв. Он довел себя самовнушением почти до транса. Он был сам своим аку-аку.
Я сделал шаг вперед — теперь мы едва не касались друг друга грудью — и напыжился, чтобы не отставать от противника.
— Если твой аку-аку так же силен, как мой, — я тоже старался говорить с ноткой скрытого презрения, — скажи ему, чтобы он вышел из дому. Пошли его на вершину Оронго. В кратер Рано Као. Через степь к Винапу. К статуям Рано Рараку. В Анакену, Хангароа — во все концы острова. Спроси его, изменилось ли что-нибудь на острове? Спроси, разве не стало здесь лучше? Разве не явились древние стены и строения, не поднялись из земли неведомые статуи? И когда ты услышишь ответ своего аку-аку, а сироту тебя: нужны тебе еще доказательства силы моего аку-аку?1
Мои слова убедили его. Отбросив колебания, он предложил мне сесть на скамейку рядом с ним.
Маленький Атан сразу воспрянул духом. Вдвоем с Андресом они попросили брата отдать мне «ключ». Их поддержал второй суровый малый, вежливо заметив, что в самом деле следует вручить «ключ» мне. Но герой драмы даже бровью не повел, словно не слышал их. Он сидел будто на незримом золотом троне — прямой, как свеча, руки скрещены на груди, челюсти сжаты, губы оттопырены в точности, как у каменных великанов. Сидел и пыжился, набивая себе цену в собственных глазах и глазах своих приятелей — этакий самоупоенный шаман или верховный жрец из далекого прошлого, облаченный в рубаху и брюки.
Остальные трое стояли перед Хуаном, уговаривая его отдать «ключ», но он ими пренебрегал. Они упрашивали его, умоляюще протягивали к нему руки, один из них даже стал перед ним на колени, а он упивался их унижением и медленно, будто греясь на солнце, поворачивал голову то в одну, то в другую сторону. Или с церемонным видом обращайся ко мне и начинал расписывать свою потрясающую магическую силу, свою мана. Ему было откуда черпать сверхъестественную силу, ведь в жилах Хуана текла кровь виднейших родов острова. И он жил в доме аку-аку, они его окружали и защищали со всех сторон. Самый могущественный аку-аку на всем острове оберегал его со спины: дом Хуана Хаоа стоял перед хижиной старой Таху-таху, которая приходилась теткой его жене. Других соседей у них не было. Несколько правее стояла заброшенная хижина; хозяйка хижины умерла, и теперь там тоже поселился аку-аку. Сзади — аку- аку, по бокам — аку-аку, и еще один в самом доме!
В глазах бородача появился зловещий блеск. Чем больше он пыжился, тем упрямее становился, и я решил вмешаться. Попросту я сам принялся отчаянно хвастаться, и бородач начал скисать прямо на глазах.
