со смолой и маслом, а точнее, с акульим жиром. Связанная из
Более полусотни псов, набивших брюхо рыбьими внутренностями, простерлись недвижимо на мокром песке приливной полосы. Хорошо, подумал я, что «Тигрис» в западной бухте стоит достаточно далеко от берега — ему не страшны приливы-отливы. Во время шторма нагрузка на якорные тросы достигла такой силы, что веретена якорей погнулись, но лапы удержали ладью, возможно потому, что она упиралась кормой в грунт.
Обойдя селение, мы поспешили обратно, чтобы удостовериться, что у наших вахтенных все в порядке. И на пути через перешеек неожиданно встретили молодого лейтенанта пакистанских пограничных войск, который расположился со своими людьми в четырех палатках у кончика драконьего хвоста. Он был предельно учтив, а услышав, что наша маленькая
Мы-то не подозревали, что берега Макрана закрыты для иностранцев, и причина запрета так и осталась загадкой, ибо нас принимали очень радушно. Лейтенант-пограничник, директор школы, полицейский, присланный из Карачи эксперт по рыболовству — все они говорили по английски, и все стали нашими искренними друзьями. Говорящие на урду местные жители тоже не скупились на гостеприимство, приглашали ребят с «Тигриса» к себе в дом и дарили свежих омаров, предлагали яйца, козье молоко.
Появление нашего «большого корабля» вызвало изрядный переполох в эфире между Ормарой и Карачи. Учтивый лейтенант вернулся в свою палатку, чтобы доложить по радио о прибытии «Тигриса». Мы, возвратившись в свою бухту, застали Нормана в ту минуту, когда он, сидя в рубке, лихорадочно добивался связи с внешним миром. Наконец кто-то ему отозвался, и Норман с трудом разобрал, что направляющееся из Карачи в Дубай судно зайдет в Ормару, чтобы доставить «Тигрису» 3600 литров воды! Бред какой-то! Зачем нам вода? Норман прокричал в микрофон, что наших запасов воды хватит еще на три с лишним месяца; если добавить 3600 литров, мы пойдем ко дну. Ответа не последовало.
Услышав от нас эту историю, капитан Хансен заверил, что «Язон» не вез никакой воды и отнюдь не направлялся в Дубай. Он получил команду спасти «Тигриса» и доставить нас в Карачи. И он готов взять ладью на буксир, как только фольклорный ансамбль закончит свое выступление. Мы устроили небольшое совещание. Как быть? После опыта со «Славском» буксировка представлялась нам страшнее любого шторма. У нас было задумано оставаться в западной бухте, пока не установится погода, потом идти до Карачи. Оттуда мы хотели совершить поездку в Мохенджо-Даро и осмотреть тамошние развалины. Низкое атмосферное давление располагало нас ждать благоприятного ветра, а то, чего доброго, выбросит ладью на скалы мыса Ормара. Или вынесет на просторы Индийского океана раньше, чем мы ознакомимся с древним городом в долине Инда. Можно было добраться по верблюжьей тропе до Пасни и продолжать путь внутрь страны от крепости Сутка-Кух, но тогда пришлось бы надолго оставить «Тигрис» без присмотра. А прими мы предложение капитана Хансена, «Язон» в один день довел бы ладью вдоль побережья до Карачи и у нас было бы больше времени для осмотра древних памятников. Все были за это. И когда музыканты и зрители направились обратно в селение Ормара, два судна в западной бухте подняли якоря. Широкий, могучий «Язон» пошел вперед, увлекая «Тигриса» за собой, словно игрушку на веревочке, и еще до того, как мы обогнули мыс Ормара, нас поглотила темнота.
Живописные сцены будней неподвластной току времени Ормары все еще стояли у нас перед глазами, когда мы неделей позже приехали в древний город-призрак Мохенджо-Даро. «Тигрис» был пришвартован к рейдовой бочке перед зданием военно-морской академии в оживленном порту Карачи; портовые власти приняли нас чрезвычайно радушно, а военные моряки вызвались постеречь ладью на время нашей экскурсии внутрь страны. По хорошим дорогам, пересекая город за городом, Сани, молодой гид из Национального музея, привез нас на микроавтобусе к Мохенджо-Даро в 560 километрах от Карачи.
«Мохенджо-Даро» означает всего лишь «Холм Мертвых»; никому не известно, как на самом деле назывался этот город, когда в нем примерно с 2500 до 1500 года до нашей эры кипела жизнь. Поселившиеся здесь в начале третьего века нашей эры буддисты соорудили маленький храм поверх развалин. В остальном же гора песка и обломков была нетронутой вплоть до 1922 года, когда она привлекла археологов. До той поры никто не догадывался, что тут погребена неведомая культура. Ученые только-только начали подозревать, что в долине Инда существовала древнейшая цивилизация. Первыми стали здесь копать Р. Д. Банерджи и другие члены экспедиции Джона Маршалла, после них работу продолжили другие исследователи, и на сегодняшний день раскопан участок окружностью около пяти километров, площадью около ста гектаров. А под землей все еще скрываются обширные неисследованные части крупного развитого города. Раньше кругом простирались орошаемые поля с плантациями финиковых пальм и инжира, посевами пшеницы, ячменя, хлопка, кунжута, стручковых и других культур, теперь же прилегающая равнина представляет собой сплошной песок с редкими пыльными кустами тамариска. Широкий Инд, некогда омывавший городские пристани, ушел в сторону. Весь климат в целом стал суше и суровее. Подобно заброшенным руинам Ура и Вавилона, Мохенджо-Даро ныне лежит далеко от воды. Развалины жилищ и лавок тянутся на полтора километра в сторону тихого Инда, который в прошлом был и жизненной артерией, и грозным бичом горожан. Раскопки показали, что город семь раз восстанавливался после наводнений, пока люди не оставили его по неизвестным причинам. Никто не знает, почему все городское население вдруг исчезло около 1500 года до нашей эры. Мортимер Уилер и другие исследователи предполагают, что климатические, экономические и политические неурядицы могли подорвать фундамент здешней культуры. А окончательно сокрушили ее вторгшиеся с севера арии. Плодородные равнины, тысячу лет кормившие Индскую цивилизацию, были захвачены племенами, которые пришли не по морю, а через горные перевалы внутри страны. Речь идет о тех самых говорящих на санскрите ариях, что именовали неариев заимствованным несанскритским словом «млехха», которое, как полагает Бибби, тождественно шумерскому «мелухха» и могло быть самоназванием древних народов долины Инда.
«Млехха», или «мелухха», — основатели города, известного нам под названием «Холма Мертвых», — оставили следы, которые на любого производят сильнейшее впечатление. Мохенджо-Даро — памятник векового единства всего человечества, он учит, что нельзя недооценивать ум и возможности других людей, отделенных от нас многими километрами или столетиями. Отнимите у нас наследие, накопленное сотнями поколений, и сравните затем наши способности со способностями создателей Индской цивилизации. Исчисляя ныне возраст человечества миллионами лет, мы начинаем понимать, что к третьему тысячелетию до нашей эры мозг человека был вполне развит. Жители Мохенджо-Даро и их нецивилизованные современники научились бы водить машину, включать телевизор или повязывать галстук с такой же легкостью, с какой усваивает эту премудрость любой современный африканец или европеец. Последние пять тысяч лет эволюции человека мало что прибавили или убавили в его умении рассуждать и изобретать. Вот и выходит, что основатели Мохенджо-Даро либо превзошли все прочие поколения человечества в скорости развития, либо, подобно сменившим их ариям, пришли сюда, уже владея многовековым культурным наследием.
В одном согласны все исследователи: город Мохенджо-Даро был построен по заранее разработанному плану искусными архитекторами, членами высокоорганизованного общества. Тот же принцип планировки затем четыре тысячи лет соблюдался градостроителями Центральной и Западной Азии, но не был ими превзойден. Даже в начале нашего столетия лишь немногие из малых городов достигали столь же высокого уровня строительной культуры.
Первое впечатление, когда приближаешься к этому городу-призраку, сходно с впечатлением от шумерских городов: центральное возвышение с храмом, кругом — лабиринт улиц и руин. Но этот храм — поздней поры. Полтораста веков назад буддисты, к сожалению, разорили макушку первоначального сооружения и воздвигли свое святилище в виде кольцевидной глинобитной стены, ниже которой на террасах расположились монашеские кельи. А исконная конструкция была квадратной и ступенчатой, нечто вроде
