будет ехать в Эплтон.
Взбодренная мыслями о предстоящей поездке, она выскользнула из-под одеяла и зябко поежилась. Выдыхая после каждого вздоха белое облачко, она торопливо натянула новенькое платье, припасенное специально для сегодняшнего знаменательного дня. Потом стянула густые каштановые волосы в узел и обвязала его новенькой лентой. Лента ей нравилась, но не потому, что это подарок Стивена, а уж очень она была хороша. Собственная черствость мучила Розамунду, ведь ей так хотелось ответить на его любовь и заботу тем же. Но у нее ничего не получалось, хоть она и старалась переломить себя.
Розамунда поплескала себе в лицо водой из колодезного ведерка, до того студеной, что сперло дыхание. Потом насухо растерла кожу грубым полотенцем. Из съестного имелось лишь полковриги хлеба, нет, это им. А она возьмет припрятанные под разболтанной половицей монетки. Этот ее никому не ведомый клад позволит ей полакомиться пирожком с мясом или сладостями, там, на ярмарке.
Две темные кучки золы тлели в очаге, развалившиеся рядом Ходж и Джоан храпели и бормотали что-то во сне. Розамунда осторожно прокралась к двери и подняла щеколду. Было темно и студено. Она плотнее запахнула накидку и поспешила прикрыть дверь, опасаясь разбудить отчима. Брани в ответ не раздалось, – значит, никто ей не помешает. Пусть-ка сам поклянчит себе где-нибудь завтрак, как часто приходилось ей. Впрочем, он долго думать не станет, стащит у соседей яиц да наестся.
В редеющей мгле послышался все нарастающий топот цокающих копыт. Загоготали гуси и сонно взбрехнула собака. Увидев возок Джиллот и Мэта, она вышла на утоптанную дорожку. Наконец лошадь, фыркая и поводя косматой головой, замедлила шаг и обдала Розамунду теплым клубящимся дыханием.
– Карета подана, – усмехнулся, наклонившись к ней, Мэт. – Залезай. – Капюшон он опустил на лицо, укрываясь от холодного ветра.
Заботливые руки помогли Розамунде забраться и усадили в середку: с одного бока – мускулистое тело Мэта, с другого – уютная мягкая Джиллот. На видавшей виды повозке громоздились одна на одной клетки с живностью. Шесть гусей, сколько-то крапчатых уток, и корзина яиц. Корзина принадлежала Розамунде. Она еще накануне вечером помогала все укладывать. И не только укладывать, но припрячь к задку двух коров и выносливого ослика, увешанного коробами да корзинами, набитыми всякой всячиной для продажи. На донышках лежали грубо вырезанные деревянные зверушки, игрушечные луки со стрелами, гусиные перья, горшочки со снадобьем от хвори, приготовленным из гусиного жира и сока первоцветов. А поверх – вязаные рукавицы и шапочки, детские платьишки и расшитые сорочки, над каждой Джиллот и Розамунда подолгу не разгибали спины. Конечно, главным событием была зимняя, Рождественская, ярмарка. Деньги, вырученные на Эплтонской ярмарке, помогали многим семьям пережить долгую йоркширскую зиму.
– Чую, к концу дня будет что положить в кошелек, – сказала Джиллот, умиротворенная таким раскладом. – И как ты собираешься припрятать свои денежки от Ходжа?
Розамунда пожала плечами. Увлекшись своими ночными грезами, она и думать забыла о том, что Ходж наверняка захочет наложить лапу на ее выручку. Ничего ему не обломится, она сразу всем накупит обновок. И наконец-то поест вволю. А еще можно припрятать часть денег, а часть отдать матери. Ну а остаток все- таки придется отдать этому пакостнику.
– Какой срам! Этот ублюдок тянет с тебя деньги, а сам за весь год и пальцем не пошевелит. Лентяй, каких не сыщешь, – в сердцах выпалил Мэт, хлестанув сбавившего шаг конягу.
– Не горюй, вот выйдешь за Стивена, и тебе больше не придется таскаться по ярмаркам, – утешила подругу Джиллот и погладила ее по руке. – С ним не пропадешь. Я слышала, теперь они подковывают окаянных дворянских жеребцов. Когда у вас свадьба-то?
– Не уговорились еще.
– Ты не очень-то долго рассусоливай. Неровен час передумает.
– По мне так хорошо бы. Тогда Рози за меня пойдет, – сказал Мэт, дурачась. – Давно уж по ней сохну.
– На этот каравай рот не разевай, паря, – усмехнулась Джиллот. – Наша Рози заслужила кой-чего получше крестьянской лачуги. Как-никак дворянского замесу девушка.
Мэт изобразил тяжкий вздох, и все трое весело рассмеялись. Они частенько приплетали к разговору неведомого отца Розамунды. Впрочем, в шутливой отповеди Джиллот была и доля серьезности. Многие в деревне упорно твердили, что Джоан Хэвлок крутила-таки шуры-муры с очень высокородным господином. Конечно, то, что он никогда не появлялся и даже не признал дочь своею, совсем не вязалось со всей этой романтической историй. Однако жизнь в Виттоне была столь непереносимо уныла, что любая легенда принималась с воодушевлением.
Тьма между тем разреживалась, и вскоре на востоке вспыхнула слабая прозелень – рассветало. Розамунда прижалась к друзьям, чтобы лучше согреться, и потуже запахнула накидку. Морозец выдался крепкий, да и ветрено, как и положено в декабре. По мере того как день постепенно наливался светом, она примечала прихваченные ледком колеи и, словно опутанные нарядной блестящей паутиной, изгороди.
Все чаще слышались голоса устремившихся на ярмарку попутчиков, и скоро наша троица оказалась в гомонящей толчее. Из-за боярышниковых изгородей доносилось мычание и блеяние – резали скот. Гуртовщики покрикивали на собак и оглушительно свистели. Где-то впереди тоже цокали копыта и дребезжали повозки. По мере приближения к ярмарочному торжищу толпа густела. Сгрудившиеся фигурки укутанных кто во что горазд людей, увешанных корзинами и тюками, горбящихся от стужи, пробирались вперед и вперед.
– Больно людная эта дорога, – посетовал Мэт, вынужденный попридержать коня. – Эдак мы и к полудню не доберемся. Надо бы свернуть на ту, что в горку.
– В горку! Сдурел что ли? – прокричала Джиллот, тряхнув головой, отчего капюшон ее съехал, явив всему люду копну ярко-рыжих кудряшек, обрамлявших круглое личико. – Да разве ж с такой поклажей одолеешь горку, тяжесть-то эвон какая.
– Маленько бы и полегчала, коли вы с Рози потопали бы своими ножками, – отбрил сестрицу Мэт, заставляя уже конягу Доббина взять вбок.
– Пошли. А то и правда засиделись мы с тобой, – сказала Розамунда.
Мэт сверкнул благодарной усмешкой. Он остановил повозку, чтобы девушки могли слезть. Оказалось, и впрямь ноги у них совсем одеревенели от сидения в такой тесноте, да еще на жестких досках. Холодный воздух сразу пробрался под тонкую одежду Розамунды, и она ускорила шаг, пытаясь согреться ходьбой. Джиллот бросилась ее догонять. Потом они помахали Мэту, и он тронулся дальше.
