То с испугу все наврал.
Бил меня оперативник —
Бил со страшным злым лицом.
Стыд, что органов сотрудник
Оказался подлецом.
Он пинал меня часами
И давил, давил, давил,
Скрежетал зубами страшно
Словно нильский крокодил.
Я ж хотел еще и раньше
Рассказать, какой он зверь.
Но при каждом из допросов
Он мне рожи строил в дверь.
Мое алиби железно,
Хоть Витек и наркоман.
Но мой кореш любит правду,
Невзирая на дурман.
Помню я, в тот день мы пили.
Знать — других не бЫло дел.
Как, и Витьку посадили?
Что творится — беспредел…
Именно так все и началось. Возмущению младшего сержанта Алексея Федоровича Фролова, 1921 года выпуска, уроженца г. Буй Костромской области, холостого, сына Пелагеи Евграфовны Фроловой, проживающей в г. Буй, призванного Буйским РВК, имеющего 1-ю группу крови, не было предела. В качестве документа, удостоверяющего его личность, он силился предъявить уже изъятый у него медальон с двумя экземплярами заполненных вкладышей, в которых мы все, что он пытался нам поведать, прочитали самостоятельно — еще по дороге. Немца подвела немецкая аккуратность. Суть в том, что на бланке вкладыша, отпечатанного типографским способом, стояла дата его выпуска — 1937 год. Но Володя, нечаянно интересовавшийся еще в своей спецшколе вопросами подтверждения личности военнослужащих в зоне боевых действий, объяснил нам, что с марта 1941-го года бланк вкладыша был другим. То есть у нашего 'клиента' медальон был новый, а вкладыш в него — старый. Кто-то, может быть, на это бы и купился — мол, что было, то и выдали. Но, не я.
— Значит, зовут тебя Алексей, ты — боец… Ну, пока не важно, чего именно ты боец.
Я снял трубку стоявшего на столе внутреннего телефона и связался с дежурным по части.
— Дежурный по части капитан Хурбурмыркин — как и в случае с пилотом, разобрать фамилию было сложно, поэтому пришлось общаться почти официально:
— Товарищ капитан, это следственная группа беспокоит. У вас в части есть склад?
— Конечно, есть, товарищ следователь.
— А на складе есть бланки заявок на отпуск неважно чего?
— Так точно, есть.
— А не могли бы вы поручить отобрать несколько образцов бланков и направить бойца к нам, в застенки, с этими образцами?
— Сейчас сделаем.
'Алексей' недоумевающее смотрел на меня — наверное, никак не мог понять, с кем он беседует, почему его не бьют и где, в конце концов, жид-комиссар. Одновременно с недоумением он косил лиловым глазом (нет, нет — никаких незаконных методов — во всем виновата контузия) на россыпью лежащий на столе Вовкин 'Парламент' — пачку мы, от греха подальше, на стол не выкладывали — на ней было слишком много информации, не предназначенной для неокрепших арийских мозгов — начиная от страны, Минздрав которой в последний раз предупреждает, заканчивая местом изготовления этого самого 'Парламента'.
— Закуришь? — спросил Андрюха, традиционно выступая в роли 'доброго' следователя.
'Алексей' сглотнул слюну. Вова вставил ему в рот сигарету — руки допрашиваемого, во избежание эксцессов, были надежно скованы 'браслетами' за спинкой стула — и дал прикурить. Блин, ну всему этих фэйсов учить надо! Видели бы вы 'Лешины' глаза в момент, когда он прикуривал от пьезозажигалки! Я посмотрел на Вову пристальным взглядом в стиле 'еще раз — и в глаз', тот смущенно сказал 'Упс!' — чем привел пленника в еще более задумчивое состояние — видимо, значения слова 'Упс' он не знал — и теперь судорожно перебирал в голове список возможных расшифровок.
Тем временем к нам, пошебуршавшись о чем-то с операми на входе, зашел боец, притащивший кучу всяческих бланков заявок на отпуск того и сего.
— Ну, 'Леша', смотри. Вот этим бланкам, — показал я на разложенные веером на столе бумаги, — по два-три года. Видишь, какого они за это время стали цвета?
Бланки, естественно, были желтые — это выдающаяся особенность хранения бланков в России, со времен царя Гороха. Даже будучи упакованными в плотную оберточную бумагу, они ЖЕЛТЕЮТ.
— А теперь посмотри на свою ксиву, — я помахал перед его носом вкладышем, извлеченным из медальона. Бумага, выпущенная не позже 1937 года, была БЕЛОЙ. Не просто белой — идеально белой. — Так что, друг сердешный, давай договоримся так: ты не будешь тратить свое и наше время. Я человек от природы ленивый и крайне не люблю тратить свое время на очевидные вещи, поэтому предлагаю тебе следующее: ты сейчас быстренько рассказываешь нам все, что нас интересует, а мы — я сделал рукой жест, призывая в свидетели всех присутствующих — позаботимся о том, чтобы самый гуманный в мире военный трибунал отнесся к тебе с безграничной гуманностью — в рамках возможного, конечно.
Офигевший от прокола, допущенного его шефами при решении вопросов легализации в тылу РККА, 'Алексей', тем не менее, решил немного пободаться — правда, уже в другом ключе.
— Хорошо. Я признаю, что являюсь военнослужащим германской армии. Я — ефрейтор Алекс Красовски, 800-й полк особого назначения. Я являюсь военнопленным и требую, чтобы со мной обращались подобающим образом.
Интересно, он что — считает нас идиотами? Военнопленным он мог бы считаться, если бы был одет в немецкую военную форму и носил знаки различия, предписанные его званием. Неужели он думает, что мы (то есть наши предки) такого не знали? Но раз он решил придерживаться такой линии защиты — значит, у него есть аргументы в пользу такой линии. Так что мы поиграем по-своему.
— Вот здесь, дорогой ефрейтор, вы сильно ошибаетесь. Во-первых, ваш полк начал действовать на нашей территории еще ДО войны — и, следовательно, является не воинской частью, а БАНДОЙ. А вы, как член БАНДЫ, несете ответственность за все ее действия, даже если в них не участвовали лично. Кроме того, к вам вполне применима такая статья, как терроризм. В условиях военного времени — 'вышка'. Что такое 'вышка' вам, надеюсь, рассказывали?
— Рассказывали, — ответил немец, гордо вздернув подбородок, — смерть от пули — почетная смерть и я, как солдат, готов умереть за Рейх и фюрера.
— А разве кто-то говорил о пуле? — вступил в дело 'добрый' Андрюха. — Видишь ли, в чем дело, Алекс. Не знаю, что тебе говорили твои шефы про возможное предназначение объекта, которым вы столь настойчиво интересовались, но они в любом случае сильно ошиблись в своих предположениях. Смотри сюда. — Андрюха открыл холодильник, достал оттуда пачку сосисок, очистил четыре штучки от целлофановых оберток и, положив на пластиковую тарелочку, засунул сосиски в микроволновку, выставив таймер на две минуты. После чего — нажал кнопку.
Немец, тупо наблюдая за этими манипуляциями, силился понять, какое отношение сосиски имеют к задачам их задачи. Тем временем, кожура сосисок начала лопаться, они стали набухать и источать очаровательные запахи. Блин, с этой работой, как всегда, забыли перекусить — недаром язва — профессиональная болезнь следователей. Микроволновка, завершив процесс, звякнула, и Андрюха извлек из нее тарелку с ароматными изделиями белорусского пищепрома, после чего оделил сосиской всех и каждого — включая немца. К сосиске он присовокупил по кусочку батона. Немец, видимо, не менее голодный, чем мы, рефлекторно потянулся к сосиске с хлебом ртом (сейчас, наверное, еще пива и капусты потребует — наглости-то хватит), и в этот самый момент 'добрый' Андрюха продолжил:
