Я вскочила, но Уильям взял меня за руку и снова усадил на скамью.
– Все не так просто, милое мое дитя. Не забывайте: мы путешествуем не сами по себе. С нами наши армия и флот. Обеспечить пятьсот кораблей припасами на обратный путь – нелегкая задача. По дороге сюда многие корабли получили повреждения и теперь нуждаются в ремонте, а нескольким лучшим нашим людям необходимо вылечиться от страшной лихорадки, которую они подхватили на Родосе. Так что, любовь моя, пройдет несколько недель, прежде чем мы пустимся в обратный путь.
Мой супруг вскоре обнаружил, что из-за жары в Триполи подготовка к отъезду затягивается. При всем желании люди могли работать всего час или два по утрам и еще недолгое время после захода солнца; в остальное время суток всякий труд заканчивался обмороками. Правда, мы еще на Сицилии привыкли к тому, что летом почти всякая деятельность замирает на большую часть дня.
Так или иначе, оказалось, что Уильям был прав, предсказывая мне эти несколько недель перед отплытием. Но все же, наконец, наши корабли вышли из гавани и взяли курс на северо-запад, погода стремительно улучшалась. Для меня и моих фрейлин пребывание в Триполи, за время которого я редко видела графа Боэмунда, а его придворных – лишь во время прощания, стало скучным, праздным воспоминанием. Для моего супруга все было иначе; он был раздражен бесконечными проволочками, к тому же тяжелая, жирная пища, к которой он не привык, сказалась на его здоровье, он чувствовал себя настолько плохо, что после того, как мы взошли на борт, он долго проспал, а проснувшись, начал волноваться за судьбу нашего путешествия – без всяких на то оснований.
Как я ни пыталась, не могла убедить его, что мы вернемся домой задолго до прибытия Ричарда и Филиппа с армиями. Наконец, когда мы уже почти достигли родного берега, я заразилась его тревогой и присоединилась к нему, когда он мерил палубу шагами, с нетерпением всматриваясь в горизонт.
В то утро мы, как всегда, стояли у поручней. Вдруг громкий крик вахтенного заставил почти всю команду броситься на левый борт. Вначале мы не увидели ничего, кроме длинной красной полосы в отдалении. Потом Уильям указал на знаменитый вулкан, который неясно вырисовывался на фоне ослепительно голубого неба. Этна – старинный враг нашего королевства. Хотя последний раз извержение случилось в 1169 году – тогда был полностью разрушен город Катания, – Сицилия постоянно живет в страхе. Когда проснется вулкан? Сегодня или завтра? Мы никогда не знаем, когда кипящая лава внезапно хлынет со склонов вулкана, выжигая виноградники, оливковые деревья, апельсиновые и лимонные рощи, накрывая и сметая с лица земли наши деревни и обширные пастбища.
Мой супруг не успокаивался; напротив, его нетерпение росло. Мы медленно двигались вдоль берега по направлению к Таормине, городу, стоящему на холме над скалами, а потом – к Мессине, охраняющей Фаросский пролив. Однако, войдя в пролив, мы обнаружили, что в нем на первый взгляд не больше кораблей, чем всегда; и когда подошли ближе к берегу и пересчитали мачты иностранных судов, несколько наших торговых кораблей и скопище рыбацких лодок, убедились в том, что не опоздали к прибытию двух королей.
Гонцы, посланные на берег, вернулись с сообщением: не получено ни одной весточки о приближении Ричарда и Филиппа. Мы обогнули мыс и двинулись в сторону Палермо, испытывая одновременно удовлетворение и разочарование. Но когда мы благополучно вошли в гавань Палермо и поняли, что дома, я наконец испытала чувство облегчения и залюбовалась нашим любимым городом. Он расположен как бы в колыбели, образованной величественными горами, на плодородной равнине Конка д'Оро, и простирается до самой гавани; его крыши и купола соборов, отсвечивавшие в сиянии ослепительно голубой воды, – все было так красиво, что на глаза мои от гордости и восхищения навернулись слезы. Смахнув их, я спустя мгновение разглядела знакомое трио красных высоких сводчатых крыш собора Сан Катальдо и почти рядом с ним пышное здание церкви Ла Морторана. Прямо перед нами, по пути во дворец, стоял наш новый прекрасный собор, построенный моим супругом и архиепископом Уолтером, который, я была уверена, ждал нас на берегу.
Так оно и вышло. Не успели мы сойти на берег, как увидели архиепископа. Он стоял почти у самой кромки воды. Родившийся в Англии в семье простого мельника, Уолтер теперь назывался нашими подданными Вальтер Офамилиа. Много лет назад он прибыл на Сицилию в качестве наставника Уильяма; за долгие годы они с моим супругом очень сдружились. Уолтер был его верным советчиком как в духовных, так и в мирских делах. Постепенно он завоевал добрую славу и наконец сделался нашим архиепископом.
Едва ли нужно упоминать, что он был для меня величайшим источником утешения и силы, ибо никогда еще испуганная, одинокая юная девица, которой предстоял брак с незнакомцем в чужом краю, не находила такого верного друга, какого обрела в нем я, приехав в Палермо в 1176 году.
Необычайно худой, высокий, он главенствовал над кричащей и радостно машущей толпой горожан. Его кустистые седые брови и волосы и длинный, изогнутый ястребиный нос делали его легко узнаваемым в окружении приземистых, смуглых, черноволосых сицилийцев. Сегодня на нем было самое нарядное, праздничное облачение и сверкающая, украшенная драгоценными камнями митра.
– Добро пожаловать домой, дорогие мои господин и госпожа! – Его голос и улыбка были столь же радостными, сколь и крепкими объятия, а глаза его, когда он смотрел на нас, увлажнились. – Что за счастливый день для меня – я и не ждал так скоро увидеть вас снова!
– Это счастливый день для нас всех, – отвечал мой супруг. – Едем с нами во дворец, и я расскажу вам, что привело нас обратно.
Позже я вынуждена была признать, что день нашего возвращения и свидание с милым другом стали последними счастливыми событиями для всех нас. На следующий день я почти не видела Уильяма, с утра до вечера он был занят организацией встречи моего брата и короля Филиппа. Торжества по случаю их приезда готовились и в Палермо, и в Мессине. Я же, решив, что два короля приплывут еще не скоро, занималась домашними делами.
Помню, в ту ночь Уильям выглядел очень усталым и сразу крепко уснул. Я тоже. Утром я почувствовала себя бодрой и отдохнувшей, чего нельзя было сказать о моем милом супруге. Я огорчилась, услышав, как он грубо отругал лакея из-за незначительной оплошности, в которой на самом деле никто не был виноват. Такая несдержанность была так несвойственна Уильяму, что я испугалась, не заболел ли он; его раздражение, когда он заверял, что совершенно здоров, вовсе не развеяло мои страхи. Я наблюдала за ним весь день, и беспокойная ночь лишь усилила мои подозрения. Тогда я призвала на свою половину нашего придворного лекаря.
Выслушав мой рассказ, врач признал, что тоже озабочен состоянием моего супруга.
– У его величества слишком яркий румянец, – обеспокоенно заявил лекарь, – и блестящие глаза. Однако боюсь, что он не позволит мне осмотреть его или хотя бы расспросить о здоровье.
Я встала.
– Пойдемте! – твердо заявила я. – Мы с вами вместе расспросим его. Пусть его гнев падет на меня.
