насущно необходима для следствия. Факт рождения ребенка и так уже был установлен, и дальнейшее расследование не могло пролить новый свет на обстоятельства смерти супругов Эрнст.
— Но мне-то самой хотелось все выяснить, — рассказывала Руби. — Я еще пару раз заезжала в центр. Там есть одна пожилая сотрудница, я рассчитывала, что она отступит от инструкции и поможет мне, но она оказалась слишком боязлива. Но вот позавчера она вдруг мне позвонила. Через неделю она выходит на пенсию. Я приехала к ней домой, и она передала мне один документ.
Из этой бумаги явствовало, по словам Руби, что у приемных родителей дочь Синтии прожила меньше двух лет. Их обвинили в жестокости и пренебрежении к своим обязанностям, и ребенка у них забрали. Потом следовала череда детских домов и приютов, по которым девочка мыкалась до тринадцати лет. Потом ее след оборвался.
— Типичная история равнодушия и жестокосердия, — сказала Руби. — Я собралась было наведаться в ее последний детский дом, но необходимость в этом отпала, когда я прочитала, какое имя дали девочке.
— И какое же?
— Мэгги Торн.
Что-то знакомое, подумал Эйнсли. Он только не мог сразу вспомнить, где слышал это имя.
— Дело, которое вел Хорхе Родригес, — напомнила Руби. — Убийство Нойхауза, немецкого туриста. По-моему, вы были тогда…
— Верно, был.
Подробности уже всплыли в памяти. Бессмысленное до нелепости убийство… международный скандал и жалкая парочка преступников — молодой чернокожий Кермит Капрум и белая девушка Мэгги Торн. Баллистическая экспертиза, доказавшая, что смерть причинили пули, выпущенные именно из ее револьвера… На допросах свою вину признали оба.
Эйнсли вспомнил, что тогда лицо девушки показалось ему знакомым, хотя он никак не мог понять, где они виделись. Теперь ясно: не ее он встречал прежде, а ее мать, Синтию. Он был уверен, что сейчас сходство бросилось бы в глаза еще сильнее.
— Есть еще кое-что, о чем вы должны знать, — сказала Руби. — Женщине из центра усыновления, которая предоставила мне этот документ, пришлось обезопасить себя. Когда по какой-то причине нарушается тайна усыновления, работник центра обязан поставить в известность об этом настоящих родителей ребенка, и эта дама так и поступила. Она отправила Синтии письмо по поводу ее дочери Мэгги Торн — Синтия скорее всего этого имени прежде и не слышала! — и сообщила, что информация о ней была дана по запросу полиции. Письмо было отправлено в пятницу и адресовано на старый адрес Эрнстов в Бэй- Пойнт. Синтия вполне могла уже получить его.
— В деле Нойхауза… — от волнения Эйнсли с трудом контролировал собственный голос. — Чем там все кончилось?
Сколько дел — всего не упомнишь. Конечно, он вспомнил бы, но потребовалось бы время.
— Капрума и Торн приговорили к смертной казни. Сейчас оба ждут ответа на свои апелляции.
Все остальные мысли моментально вылетели из головы Малколма Эйнсли. Он думал теперь только о Синтии, представлял, как прочитает она это официальное письмо… У Синтии острый ум. К тому же она всегда следила за ходом расследований. Ей не составит труда сразу вспомнить, о ком идет речь, а потом выстроить логическую цепочку и понять, почему этим делом вдруг заинтересовалась полиция… Получить официальное письмо, из которого следует, что ее единственное дитя, дочь, которую она никогда не видела, скоро будет казнена! Как же неумолимо и жестоко карает Синтию длань судьбы! — подумал он. Сострадание и жалость переполняли его. Он не мог больше сдерживаться, подался вперед на сиденье, укрыл лицо в ладонях. Плечи его мелко затряслись. Он плакал.
— Извини, — сказал он Руби потом. — Бывают минуты, когда совершенно теряешь чувство реальности.
Ему вспомнилась при этом группа протестующих горлопанов у тюрьмы в Рэйфорде, которые в своих симпатиях к убийце забыли о его жертвах.
— Извини, — повторил он. — Просто как-то все вдруг сошлось…
— Я сама проревела всю прошлую ночь. Иногда эта работа… — она не сумела договорить.
— Когда мы приедем, — сказал Эйнсли, — я хочу войти к Синтии первым. И один.
— Но вы не можете! Это противоречит…
— Да знаю я, знаю! Инструкция это запрещает, но мне нечего бояться, что Синтия скажет, будто я к ней приставал. Она слишком горда для этого. Подумай сама, если Синтия еще не получила того письма, я смогу ее подготовить к плохим новостям. И даже если получила…
— По-моему, мне пора напомнить вам, Малколм, — перебила его Руби, — что вы уже давно не священник.
— Да, но я не перестал быть человеком. И потом, инструкцию ведь нарушу я, хотя мне хотелось бы, чтобы ты согласилась.
— Я, между прочим, тоже нахожусь при исполнении, — сказала она протестующе.
Оба знали, случись что, и Руби поплатится карьерой в полиции.
— Не волнуйся, я сумею тебя выгородить. Скажу, что я приказал тебе. Пожалуйста!
Тем временем они добрались до здания городского совета. Руби остановила машину у главного входа, патрульный автомобиль тоже встал, почти уперевшись им в задний бампер.
Она все еще не могла решиться.
— Даже не знаю, как быть, Малколм… А Брайнену вы скажете?
— Нет. Патрульные все равно останутся снаружи. Я войду к ней в кабинет один, а ты подождешь поблизости. Дай мне пятнадцать минут.
Руби покачала головой.
— Десять минут. Максимум.
— Идет!
И они вошли в старомодный, но по-своему уникальный дом, в котором располагались органы городского управления Майами.
В эпоху, когда официозная роскошь вошла в норму и власть строит для себя грандиозные, подобные соборам здания, которые символизируют ее самоценную важность, дом городского совета Майами — одного из крупнейших городов Америки — являет собой полную противоположность этому. Он располагается на далеко вдающемся в море мысе и с трех сторон окружен водой. Это небольшое двухэтажное строение, окрашенное в белый цвет. Людей часто поражал его предельно простой, даже простецкий вид.
Войдя в вестибюль, Эйнсли и Боуи показали свои полицейские жетоны пожилому охраннику; тот жестом разрешил им следовать дальше. Зная расположение офиса Синтии, Эйнсли свернул налево по коридору первого этажа, а Руби отправил в противоположную сторону, велев подождать в актовом зале. Она скорчила недовольную гримасу и демонстративно постучала пальцем по стеклу своих часов.
Брайнен с партнером остались в своей патрульной машине. Им надлежало вмешаться только на вызов.
В конце коридора Эйнсли уперся в дверь с табличкой:
В приемной без окон за рабочим столом сидел молодой человек — помощник Синтии. В небольшой комнатке за компьютером работала женщина-секретарь. Дверь, массивная, темно-зеленого цвета, была плотно закрыта.
Эйнсли снова продемонстрировал свой жетон.
— Я к комиссару Эрнст по официальному делу. Докладывать обо мне не надо.
— Я и так не стал бы. Проходите, — молодой человек махнул рукой в сторону зеленой двери.
Эйнсли вошел и плотно закрыл дверь за собой. Синтия сидела лицом к нему за резным письменным столом — бесстрастная и отрешенная. Кабинет ее был просторен и удобен, но роскошью здесь и не пахло. В
