— Этот сумасшедший кубинец пока меня не угробил, — ответил Эйнсли, покосившись на водителя. Ньюболд хихикнул в трубку, а потом сказал:
— Слушай, я изучил расписание самолетов и заказал для тебя билеты. Думаю, ты сможешь добраться до Торонто завтра во второй половине дня.
— Вот это хорошая новость, лейтенант, спасибо! — Эйнсли занес в блокнот необходимые детали: рейс компании «Дельта» в десять ноль пять из Джексонвилла до Атланты, там пересадка на самолет «Эйр Канада» до Торонто. Он попадет туда лишь двумя часами позже, чем его семья, отметил Эйнсли с немалым облегчением. Придется, правда, пропустить семейный обед: родители Карен жили более чем в часе езды от торонтского аэропорта Пирсон, но он присоединится ко всем за ужином; для этого времени более чем достаточно.
— Пусть Родригес довезет тебя до Джексонвилла. Это меньше ста километров, вполне успеешь, — продолжал Ньюболд. — Когда вернешься, мы оплатим тебе дополнительные расходы на билеты.
— Это может отчасти примирить меня с Карен.
— Она огорчена? — спросил Ньюболд.
— Не то слово.
— Моя Девайна тоже устраивает мне веселую жизнь, когда я застреваю на работе. Трудно винить их за это, — вздохнул Ньюболд. — Кстати, я позвонил в тюрьму штата. Они обещали пропустить тебя без обычных формальностей, это ускорит твою встречу со Зверем.
— Отлично!
— Они только попросили, чтобы на подъезде к Рэйфорду ты позвонил лейтенанту Нилу Хэмбрику. Мне дали номер его телефона.
— Очень хорошо, лейтенант, еще раз спасибо, — сказал Эйнсли, записав номер.
— Счастливо добраться до Торонто…
Отключив телефон, Эйнсли отметил про себя, что Ньюболду неизменно удается сохранять прекрасные отношения со своими подчиненными. Как практически все в их отделе, Эйнсли относился с симпатией и уважением к этому полицейскому, у которого за плечами были двадцать четыре года службы. И это при том, что семья Ньюболдов эмигрировала в Штаты с Ямайки всего тридцать лет назад. Лео Ньюболду было тогда пятнадцать. Потом он учился в университете Майами, избрав специальностью криминалистику, а в двадцать два стал полицейским. Благодаря принадлежности к черной расе и реформам восьмидесятых годов Лео Ньюболд быстро получил лейтенанта, но, в отличие от многих других подобных повышений, это не было встречено белыми коллегами в штыки. Все сочли это признанием способностей и трудолюбия Ньюболда, который возглавлял отдел по расследованию убийств полиции Майами вот уже восьмой год.
К удивлению Малколма, когда он позвонил, Карен спала, он сообщил свое расписание на завтра и велел ей снова немедленно ложиться, сказав на прощание:
— Увидимся завтра часа в четыре.
— Поверю, только когда в самом деле увижу тебя, — голос был заспанный, но в нем улавливались нотки нежности.
Эйнсли погрузился в размышления, из которых его скоро вывел Хорхе:
— Вы все еще католик, сержант?
— Прости, что ты сказал? — Вопрос застал его врасплох.
Хорхе обогнал очередной длинномерный трейлер, какие часто попадались на шоссе в это время суток, и пояснил:
— Вы же были когда-то священником, потом ушли… Бот я и интересуюсь, католик вы или уже нет?
— Уже нет.
— Все равно, как бывший католик, что вы думаете об этой поездке?.. О смертной казни?.. Вот вы едете посмотреть в глаза Зверю, Дойлу, перед тем как его посадят на электрический стул, а сами знаете, что вы самолично довели дело до этого.
— Ну и вопросы ты задаешь на ночь глядя!
— Хорошо, — пожал плечами Хорхе, — не отвечайте, если не хотите. Я же все понимаю.
Эйнсли медлил. Когда в тридцатилетнем возрасте он сложил с себя сан, хотя имел богословское образование, был доктором философии и пять лет приходским священником, он постарался вообще забыть о религии. Как отрезал… Что же до причин, то ими он поделился лишь с самыми близкими людьми, а при остальных не особенно распространялся об этом, не имея желания влиять на чужие убеждения. Однако с течением времени он стал замечать, что готов отвечать на подобные вопросы.
— В известном смысле, — сказал он Хорхе, — разница между священниками и полицейскими не так уж велика. Священник старается, по крайней мере должен стараться, помогать людям, быть поборником справедливости и равенства. У нас, детективов, цель — поймать убийцу, доказать его вину, не дать уйти от наказания.
— Мне иной раз жаль, — признался Хорхе, — что я не умею об этом рассуждать так же четко, как у вас получается.
— Ты имеешь в виду смертную казнь?
— Именно. Ведь я, как ни крути, полицейский. Сколько в нашей стране сыщется полицейских, которые действительно против смертной казни? Двое, от силы трое… А с другой стороны, я католик, и моя Церковь учит, что казнить людей не правильно.
— А ты в этом твердо уверен, Хорхе? Если разобраться, любая религия лицемерна, потому что одобряет убийство, когда это служит ее целям. О да, в теории все великолепно. Жизнь — это Божественный дар, и людям не дано право отнимать ее. Не дано, но только пока выгодно Церкви.
— Разве это может быть ей невыгодно?
— Конечно! Возьми, к примеру, войны, когда люди, а вовсе не Бог, лишают жизни себе подобных. И все воюющие народы от ветхозаветных сынов Израилевых до нас, современных американцев, считают, что Бог на их стороне.
— Это вы в точку! — сказал Хорхе с довольной улыбкой. — Я, черт побери, и вправду хотел бы надеяться, что Он на моей стороне!
— Тогда я бы на твоем месте грешил поменьше.
— На моем? — удивился Хорхе. — Я-то что! Вот вы действительно сорвались с поводка, так ведь? Сомневаюсь, что вы у Папы Римского в первой десятке кандидатов в праведники.
— Что ж, — едва заметно улыбнулся Эйнсли, — я и сам в последние годы невысоко ставлю ватиканских правителей.
— Почему же?
— Не все придерживались тех правил, которые предписывали остальным. Взять хотя бы папу Пия XII, ты о нем наверняка слышал. Ведь он остался равнодушен к истреблению Гитлером евреев, не протестовал, хотя мог бы спасти множество жизней. Это только один из примеров того, как Церковь попустительствует убийствам просто потому, что не хочет вмешиваться.
— Да, родители говорили мне, что им было стыдно, когда об этом стало известно, — кивнул Хорхе. — Но только ведь, по-моему, недавно прошел слух о покаянии Церкви.
— Да, в девяносто четвертом году, но прожила эта сенсация ровно один день. В Израиле всплыл некий документ якобы из папской канцелярии, где говорилось, что Ватикан признает свою вину и скорбит о жертвах Холокоста. Но уже на следующий день Ватикан заявил: «Нет, это не наш документ. Может быть, когда-нибудь, в будущем». Они, правда, извинились за Галилея.
— Я слышал что-то, но плохо знаю эту историю. Расскажите.
— В тысяча шестьсот тридцать третьем году Галилео Галилея обвинили в ереси и продержали под домашним арестом восемь лет, потому что он доказал, что Земля вращается вокруг Солнца, вопреки католической доктрине о Земле как неподвижном центре Вселенной. И вот в девяносто втором нашего столетия после «тринадцати лет изучения вопроса в Ватикане» — так было официально заявлено — папа Иоанн Павел II признал, что Церковь была не права. Признал то, что наукой было установлено несколько столетий назад!
— Неужели это правда? Церковь упрямилась с тысяча шестьсот тридцать третьего года?
