— Вот как.
— Да, кстати… Зовут её Кэти. Блондинка, крашеная. Глаза карие, рост сто шестьдесят пять — сто шестьдесят восемь. Лет — около тридцати…
Брок внимательно слушал его.
— Она наверняка не из Нью-Йорка, — продолжал Уолкер. — Может быть, даже из Британии: говорит с сильным английским акцентом.
— А квартира?
— Я смутно припоминаю, что-то вроде меблированных комнат…
— Что станем делать, если найдём её?
— Я хочу сам поговорить с ней.
— Если её найду я, может, это и удастся устроить.
— Спасибо, Брок, — Уолкер подозвал бармена и заплатил по счёту. — Как дела у Дженни?
— Хорошо… А ты нашёл свою машину?
— Что?.. Ах да! Я думал, ты в курсе… На другой день её нашли. На 34-й стрит. На том же самом месте, где я её оставил. Кто-то попользовался ею, но догадался вернуть. Почуял, видимо, неладное, негодяй.
— Негодяй; но человек очень вежливый и щепетильный. Привести машину туда, где она была украдена, — на это не каждый способен.
Уолкер безразлично пожал плечами.
— Машина была закрыта? — поинтересовался Брок.
— Забыл спросить, — равнодушно ответил Уолкер и поднялся. — Передай привет Дженни.
— Обязательно. — Брок посмотрел ему вслед и подумал: «Благодари бога, Мэтт, что я твой шурин! Не то бы…» — он даже не решился закончить эту мысль. Увидев, что Уолкер обернулся и помахал рукой, Брок крикнул ему: — Будь осторожнее, Мэтт. Особенно насчёт случайных совпадений…
Когда Уолкер оказался на улице, было четверть десятого. Конечно, стоило посидеть в тепле подольше, хотя бы до десяти, но скрытые намёки шурина действовали ему на нервы.
…Таймс-сквер был ярко освещён. Манили и зазывали огни реклам.
Уолкер подошёл к своей машине. Это был длинный серебристо-серый «бьюик-ривьера». Ему невольно вспомнилось замечание лейтенанта Бэкера: «Чересчур шикарная коляска для обыкновенного детектива». Да, такие покупки можно оплатить, если только умеешь «играть в жмурки», делая вид, что не видишь, как кто-то обделывает свои незаконные делишки… Так устроен мир, и не ему менять заведённого порядка. Он всего-навсего воет вместе с волками…
Уолкер сел в машину и поехал по Бродвею…
Жалюзи на окнах квартиры, в которой жил негр, были опущены, но сквозь прорези пробивался свет. «Значит, птичка не улетела», — подумал Уолкер.
Он вышел из машины и направился в бар на углу. Там отыскал в телефонной книге номер Линды Лу Коллинз. Бросил в автомат никелевую монету, набрал номер.
— Джимми? — услышал он озабоченный женский голос и, не говоря ни слова, повесил трубку.
Когда он снова оказался на улице, то вдруг подумал о том, как изменились эти места со времён его юности. Тогда здесь жили только белые. Теперь гетто наступало. Гарлем уже успел поглотить противоположную сторону улицы. На этой пока ещё жили белые, но никто не мог запретить неграм появляться здесь. «Демографический взрыв», — вспомнил он название одной из статей «Нью-Йорк пост». Ох уж эти негры! Скоро дойдёт до того, что они будут жить на реке, на баржах.
Он медленно поехал по Бродвею к центру города. Начиная со 145-й стрит, пуэрториканцы, вытесняемые неграми, отодвигали дальше на юг немцев и французов, живших здесь раньше. На северо-востоке Гарлем трещал по всем швам… Но это его не касается, пусть об этом болит голова у отцов города и разных там архитекторов. «Хорошо этим ниггерам только на кладбище…» — подумал он.
Здесь, на Бродвее, он чувствовал себя в своей тарелке — в мире воров и проституток, альфонсов и букмекеров, актёров без ангажемента.
…Далеко на юго-востоке Манхаттана, где дома стоят в окружении деревьев, Уолкер остановился перед современным кирпичным зданием. Поставив машину на стоянке, вошёл в дом.
В удобном бесшумном лифте поднялся на четвёртый этаж, от: крыл полированную дверь квартиры и оказался в прекрасно обставленной комнате. Громадное окно во всю стену было занавешено жёлтыми гардинами. На полу лежал ковёр ручной работы. Изящная мебель была сделана на заказ. В книжном шкафу стояли книги на немецком и французском языках. На широком диване лежала женщина и смотрела телевизор. Длинные чёрные волосы были схвачены широким испанским гребнем.
— Что с тобой? Опять чего-нибудь приключилось? — спросила она вместо приветствия. Женщина говорила с сильным акцентом.
— Эва, ты же знаешь, как мне сейчас трудно! — ответил Уолкер.
— О-ла-ла! — Её зелёные глаза смеялись. — Можешь хоть на минуту забыть обо всём?!. Знаешь, сейчас ты похож на вагнеровского героя. Ну вылитый Зигфрид! Строен, строг, молчалив…
— А ты стала чересчур болтлива, — проворчал он. — Принеси-ка мне лучше тот свёрток, что я у тебя оставлял.
— А не поздно сейчас? — спросила она. — Ты ведь говорил, что это вещественное доказательство и что ты хочешь отвезти пакет в участок. Но в эти часы там никого из начальников уже нет… Одни дежурные.
Он стоял как вкопанный и молча смотрел на Эву. В глазах его загорелись холодные огоньки.
— Ты ведь знаешь, у меня часто ночные дежурства…
— Да, да, конечно, — быстро согласилась она и исчезла в соседней комнате.
Уолкер вышел из гостиной в коридор и от нечего делать стал рассматривать путеводитель по Вашингтону, почему-то валявшийся на телефонном столике. Когда ожидание наскучило, он прошёл через гостиную и бесшумно открыл дверь спальни.
Эва стояла перед кроватью и что-то разглядывала, склонив голову набок.
Услышав его шаги, она испуганно оглянулась. Побледнела.
Взгляд Уолкера остановился на пистолете 32-го калибра со свинченным глушителем, который лежал на куске плотной бумаги. Уолкер грустно усмехнулся.
— Ты оказалась слишком любопытной… как жена Лота.
Эва молча отошла к стене.
— Боже мой! — прошептала она. — Значит, это ты убил тех двоих. Убил… из этого пистолета. Ты, ты…
— Не стоило утруждать себя и сверх всякой меры интересоваться чужими делами, — сказал он, приближаясь к ней. — Поступить так неосторожно… Мне очень жаль тебя… — Медленно протянув левую руку, он схватил её за отвороты халата и потянул к себе.
Она не сопротивлялась. На это у неё не было ни сил, ни воли.
Уолкер бил её по лицу методично то ладонью, то тыльной стороной руки. Казалось, он сам не понимал, что делает…
Наконец, собрав последние силы, она прошептала:
— Ты убьёшь меня…
Слова эти подействовали на него отрезвляюще: он отпустил её и отошёл на несколько шагов. Она упала на ковёр; ей казалось, что пол качается, как палуба корабля.
— Лучше убей, убей меня, — еле слышно проговорила она. — Не то я сообщу в полицию, что этих двоих убил ты.
— А я сообщу в ФБР, что ты красная шпионка. Твои родители каждый год ездят на родину в Югославию — этого вполне достаточно. Как ты докажешь, что твоя квартира не явка?
Подобие усмешки появилось на её лице.
— В это никто… никто не поверит. Не поверят, что я… А ты убийца. И я сообщу…
— Тогда я оповещу югославское землячество и ООН, что ты не только их переводчица, но и наш осведомитель. А тебя со мной видели часто. И если я скажу, что мы тебя завербовали, мне поверят скорее, чем тебе. И раньше, чем докажут, что я убил этих негров… Тут тебе никакое знание семи языков не
