обучался в Королевском музыкальном колледже, где его главным предметом, естественно, было фортепьяно. Вторым инструментом была скрипка, и он закончил колледж, так ни разу и не притронувшись к духовым, инструментам. Сразу после этого он работал концертным пианистом и аккомпаниатором, и не было никаких доказательств, что он имел возможность или склонность заниматься чем-либо еще.
Оставшаяся версия, что Сефтон убил свою жену до начала концерта, самым обыденным образом была наголову разбита Клейтоном Эвансом. Тримбл зашел навестить профессора в его дряхлом беспорядочном доме, расположенном сразу за городом, и был принят довольно вежливо, но с видом отстраненности и равнодушия, которое ему сразу не понравилось. Казалось, Эванс полностью потерял интерес к делу. Он подчеркнул, что уже дал показания полиции, и дал понять, что больше не желает, чтобы его беспокоили. Но Тримбл проявил настойчивость:
— Если возможно, мне хотелось бы получить вашу помощь еще в одном моменте. Знаете ли вы, кто последним видел или разговаривал с мисс Карлесс до того, как она была убита?
— Пожалуй, я, — небрежно ответил Эванс.
— Но, сэр! — запротестовал Тримбл, — согласно вашим предыдущим показаниям, вы видели ее в последний раз, когда она вошла в свою уборную в обществе своего мужа.
— Может быть. Но после этого я разговаривал с ней, и она мне отвечала.
— Когда?
— Когда я направлялся к дирижерскому пульту, чтобы начать концерт.
— Значит, вы утверждаете, сэр, что разговаривали с ней через дверь ее артистической?
— Да. Как вам известно, уборные артистов выходят в коридор за сценой. Так же, как и дверь репетиционной, которую занимал я. Когда я направлялся по коридору на сцену, я слегка приоткрыл дверь в ее комнату и спросил: «Вы хорошо себя чувствуете, Люси?» Она ответила: «Да, спасибо, что вы беспокоитесь!» или что-то в этом роде. Тогда я закрыл дверь и пошел дальше.
— И вы не сомневаетесь, что слышали именно ее голос?
— Нисколько! — уверенно ответил Эванс.
— Вы не говорили мне об этом прежде! — с упреком произнес Тримбл.
— Верно, — признал Эванс. — Но с другой стороны, кажется, вы меня об этом не спрашивали.
— Может, не в такой форме, — возразил инспектор, — но вы же должны были понимать, как это важно!
Эванс медленно покачал своей массивной головой:
— Слава богу, я не тот, кого обычно называют практическим, деловым человеком. И не пытаюсь понять деловых людей. Их оценки представляются мне ошибочными. Они придают слишком много значения тем вещам, которые, на мой взгляд, совершенно ничего не значат, в то же время совершенно игнорируют то, что, с моей точки зрения, является основополагающим. И проблема, с которой я сталкиваюсь, имея дело с практическими людьми, заключается в том, что положительно невозможно заранее угадать, что они сочтут важным, а что — нет. Вследствие этого я уже давно изобрел систему и с тех пор неукоснительно ее придерживаюсь: воспринимать все, что говорится или предлагается практическими людьми, строго по внешней форме, ни больше и ни меньше. Это единственно логичный подход, потому что все практические люди характеризуются тем, что никогда не вдумываются в суть вещей. Когда вы допрашивали меня в прошлый раз, вы спросили, когда я видел Люси Карлесс в последний раз. Я дал вам совершенно точный ответ. На этот раз вы пожелали узнать, кто разговаривал с ней последним. И на этот вопрос я ответил вам искренне, как только мог. Если вы придумаете еще какой-либо вопрос, я сделаю то же самое. И нет смысла, — продолжал Эванс, не дав Тримблу вставить слово, нет смысла говорить мне, что я должен был понимать, что такая-то и такая-то информация относится к расследованию, потому что я человек непрактический, и что касается меня, то все расследование совершенно не имеет значения.
Тримбл с трудом овладел голосом:
— Не вполне понимаю, сэр, что вы хотите этим сказать.
— Просто-напросто вот что: поймаете вы убийцу или нет, не имеет ни малейшего значения. Единственное, что имеет значение, — в следующий раз, когда нам понадобится скрипачка для соло с оркестром, уже не придется приглашать Люси Карлесс — и никакие расследования и аресты не могут изменить этого удручающего факта!
Итак, не Збарторовски, не Сефтон, не Диксон и не Петигрю. Вычеркивая эти имена из списка, инспектор с мрачным удовлетворением отметил, что все, кроме одного, имели более или менее непосредственное отношение к человеку, которого он, несмотря на возражения старшего констебля, считал самым вероятным подозреваемым. Исключение составлял Кларксон, единственный другой потенциальный кларнетист, известный полиции.
Кларксон жил на улице с небольшими, но претенциозными домами, построенными в результате ловкой спекуляции на северной окраине Маркгемптона в период между двумя войнами. Он работал менеджером по продажам в одном из местных офисов, не проявляя в службе ни малейшего старания. Тримбл договорился встретиться с ним в шесть часов вечера. Чувствуя потребность в движении, он направился из участка пешком в сопровождении сержанта Тейта. Последний не видел смысла в физической зарядке, и его настроение не улучшилось, когда инспектор решил скрасить прогулку допросом о последних результатах его расследования.
— Вы закончили изучение вопроса, каким автобусом воспользовался Вентри в вечер концерта?
— Да, сэр, — вяло ответил Тейт. — Сегодня вечером вы получите мой отчет. У меня не было времени отпечатать его.
Тримбл предпочел проигнорировать намек на свое пристрастие к напечатанным отчетам.
— Можете сейчас рассказать мне результаты вашего расследования, снисходительно сказал он. — Дайте подумать… Вам пришлось искать на маршрутах 8 и 14, верно?
— Да, сэр. Вентри должен был сесть на один из этих маршрутов, чтобы от своего дома добраться до Сити-Холл.
Видимо, сержант был настроен необщительно, и инспектору пришлось снова подтолкнуть его.
— Ну, и каковы же результаты?
— В основном как вы и ожидали, сэр. Во всяком случае, маршрут номер 14 мы можем исключить. Только один автобус прибыл в Сити в то время, что указал Вентри, или в течение четверти часа. Оказалось, кондуктор очень хорошо знает Вентри по внешности — у него есть сука бультерьера, и Вентри хотел купить одного из ее щенков — так вот, он уверенно заявляет, что в тот вечер Вентри не ехал на его автобусе.
— Очень хорошо, — нетерпеливо сказал инспектор. — Можем забыть о нем и о суке бультерьера с ее щенками! Что насчет восьмого автобуса?
— Здесь результаты не такие удовлетворительные, сэр. В тот вечер на линию вышли только два автобуса на смену регулярному. В первом кондуктор сказал, что они ни разу не останавливались, чтобы взять пассажира по дороге между вершиной Телеграфного холма и углом Уорпл-Вей — это добрых полмили после дома Вентри. Он сказал, что автобус был битком набит людьми, они висели даже на подножках. Я сказал ему, что не важно, был он полон или нет, но должен был остановиться у холма, но он говорит, что не останавливался.
Тейт замолчал и высморкался. Тримблу казалось, что он намеренно затягивает свой рассказ.
— А во втором автобусе кондуктором была глупая девчонка, — наконец продолжил констебль. — Стоило мне ее увидеть, как я сразу понял, что она ничего не заметила. Однако попробовать стоило, и я показал ей тот снимок Вентри, который мы получили от рекламного агентства. Она готова была поклясться, что никогда его не видела, ни в тот, ни в какой-либо другой вечер. Но как я сказал, не думаю, что ее наблюдательности можно придавать значение. В лучшем случае я бы назвал это отрицательной информацией.
— Можете, сержант, назвать ее отрицательной, если желаете, но это означает, что Вентри не может доказать, что в тот вечер добрался до Сити-Холл на автобусе. Я всегда был уверен, что он лжет.
— Да, сэр, — уклончиво произнес Тейт. Помолчав, он добавил: — Конечно, лгать можно по- разному.
— Что вы этим хотите сказать?
С еще большей неохотой Тейт медлительно принялся объяснять:
— Видите ли, сэр, я подумал, что, может, стоит, раз уж я и так занимаюсь расспросами, пока я здесь,
