гибелью Анны и он хотел уверить себя и весь мир, что поступил правильно, освободившись от нее. Да, он хороший семьянин, любит своих детей. А Анна угрожала, что отравит его дочь, его любимую Марию. Разве народ теперь не видит, что Анна получила по заслугам? Разве Мария не вернулась к нему? Это не так уж важно, что она рождена вне брака. Она его дочь и должна находиться при дворе. Со смертью этой шлюхи, которая пыталась отравить его дочь, между ним и дочерью наступил мир.
Джейн ликовала.
– Вы самый благородный и милостивый отец, – сказала она ему.
– Ты права, моя милочка! – ответил он, и у него опять проснулись теплые чувства к Джейн. Снова понравилась ее белая кожа и светлые ресницы. Он действительно любил ее, и если она родит ему сыновей, будет любить ее еще больше. Генрих считал себя семьянином и очень был счастлив этим.
Мария теперь сидела за королевским столом рядом со своей мачехой – они с Джейн были друзьями. Генрих счастливо улыбался, глядя на них. Во дворце воцарились мир и согласие. Его упрямая дочь больше не была упрямой. Он старался любить ее, но хотя она и нравилась ему, это чувство вряд ли можно было назвать любовью.
Когда Джейн попросила его о том, чтобы Елизавета тоже была допущена ко двору, он ответил, что это вполне может случиться.
– Я делаю это потому, что ты так хочешь, сердце мое, – говорил он Джейн. Но на самом деле он с удовольствием встречался с ребенком от Анны. Девочка была красивой и умненькой. И напоминала ему Анну.
– Король очень привязан к маленькой Елизавете, – говорили при дворе.
Когда сын Генриха, герцог Ричмонд, умер, король очень горевал. Это Анна сглазила его, говорил он. Прошло два месяца с тех пор, как Анне отрубили голову, и с того самого дня у Ричмонда пошла горлом кровь. Это заставило короля снова подумать о своем преемнике. Он был расстроен, потому что молодой Томас Ховард, сводный брат герцога Норфолка, осмелился обручиться без разрешения на то Генриха с леди Маргаритой Дуглас, дочерью сестры Генриха Маргариты Шотландской. Это было ужасным преступлением. Генрих знал Ховардов – честолюбивы все до одного. Он был уверен, что Томас Ховард надеется получить корону в результате своей женитьбы на племяннице Генриха. И это ему вновь напомнило о том, насколько непрочно Тюдоры сидят на троне.
– Отправьте молодого Ховарда в Тауэр, – приказал Генрих. И его приказ был выполнен.
Он также был недоволен герцогом Норфолкским. И Норфолк был в ужасе, каждую минуту ожидая, что его постигнет судьба сводного брата.
Ховарды жили в страхе, но и Генрих тоже. Положение дел в стране волновало его значительно больше, чем за границей. В этот период своей жизни Генрих очень отличался от того молодого человека, мысли которого в основном были заняты турнирами и охотой за женщинами и зверями. Он был от рождения наделен великолепными физическими данными и проницательным умом. Но не мог использовать одновременно и то и другое. Если он преуспевал в турнирах, он забывал о делах, требовавших умственного напряжения. Обожая свое тело, он украшал его драгоценностями, бархатом и парчой, но забывал при этом о своих мозгах. В сорок пять лет он был уже не юношей. Язва на его ноге иногда болела так, что он рычал от боли. Будучи тучным человеком, он страдал одышкой, тем более что был склонен к излишествам всевозможного рода.
Сейчас забота о теле отошла на второй план, и он стал предаваться тренировке ума. Главным для него было сохранение и прославление себя самого, а так как это было обязательно связано с сохранением и прославлением Англии, его больше всего интересовали государственные проблемы. При нем флот Англии разросся до неимоверных размеров. Ежегодно откладывались определенные суммы денег для постройки новых кораблей и для того, чтобы уже имеющийся флот содержался в полном порядке и боевой готовности. Он мечтал сделать Англию могущественной державой, противостоящей странам Континента. Он не хотел, чтобы Англия воевала, но стремился втянуть в войну Карла и Франциска с тем, чтобы они воевали между собой – Генрих боялся этих двух монархов. Он боялся их меньше, когда они воевали друг с другом. Его главным замыслом было втянуть в войну между собой всех потенциальных врагов, и таким образом дать Англии возможность окрепнуть и превратиться в мощную державу. Он надеялся, что так оно и будет. Но для этого в стране должен царить мир. Он прекрасно понимал, что ничто так не ослабляет молодую страну, как гражданская война. Отделив церковь Англии от Рима, он сделал смелый шаг. Англия все еще не могла оправиться от шока, вызванного этим. Многие сожалели по поводу разрыва и жаждали вновь объединиться с Римом. Умный и хитрый, Генрих разработал новую религиозную программу. Он вовсе не собирался лишать свой народ ритуалов и церемоний, которые были частью их жизни при господстве римской католической церкви. Но при условии, что их король будет признан верховным главой церкви.
Мир дома и мир с соседями – вот чего хотел Генрих. Чтобы Англия могла развиваться в наилучших для этого условиях. Уолси создал из него политика, подобного ему самому. Уолси считал, что задача Англии соблюдать равновесие сил в Европе, но Уолси оказался неспособен это осуществить. Уолси был виновен в том, что принимал взятки – он не мог устоять перед блеском золота. Генрих же не настолько был близорук, чтобы ставить под угрозу положение Англии в мире из-за подарков, которые ему предлагали иностранные государства. Он был таким же, как и Уолси, стяжателем, однако чувство самосохранения было в нем очень сильно развито. Все богатства Англии находились в его руках, и в тот момент он полагал, что роспуск аббатств очень выгоден. Уолси никогда не забывал о своей преданности Риму, Генрих же не придерживался этого принципа. Для Уолси на первом месте был Уолси, а потом уже Англия. Для Генриха Англия и он сам были одно целое.
Кромвель считал, что Англия должна заключить союз с Карлом, потому что Карл представлял самую сильную державу в Европе. Генрих же не хотел связывать себя ни с Карлом, ни с Франциском, придерживаясь своей позиции сохранения равновесия сил. Ни Уолси, ни Кромвель не могли быть настолько могущественными, как Генрих, так как оба они постоянно испытывали огромный страх перед Генрихом. Генрих же мог действовать свободнее, мог действовать внезапно, мог делать, что хотел, не думая о том, какое подыскать оправдание, если его мероприятие не увенчается успехом. Это было огромным преимуществом в той хитрой игре, которую он вел.
Оглядываясь на прошлое, Генрих мог видеть, куда привела его лень. Он вел войны, ничего не принесшие Англии, он лишил ее многих богатств и силы, и сокровища, так настойчиво и с таким умом собранные его скупым отцом, постепенно таяли. В качестве примера можно было бы привести Поле золотого знамени. Он мог смотреть теперь на это событие глазами более мудрого и опытного человека. И был шокирован, понимая, насколько безответственно тогда себя вел. Короли, которые бездумно растрачивают богатство и кровь своих подданных, теряют авторитет среди своих подданных. Он понимал теперь, что Англия стала одной из европейских держав только благодаря богатствам, накопленным его отцом, и что если эти богатства будут утрачены, вместе с ними будет утрачено и могущество Англии. В середине двадцатых годов Англия в Европе ничего не значила, а изнутри ее постоянно подтачивала вражда с Ирландией. Когда Генрих начал говорить о том, что хочет развестись с Катариной и открыто жил с Анной Болейн, его подданные были недовольны им, и Англии грозило самое, по мнению мудрого короля, большое
