Может быть, если она вернется в Англию, он ей в конце концов поверит.
Луис остановился позади нее, и Габи улыбнулась ему.
– Спасибо, что привезли меня сюда. Здесь замечательно. – Она показала на яркую зелень, окружающую их, и живописные группы деревьев, алым пламенем сбегавшие вниз по холму. В зарослях порхали птицы, оперение и клювы которых напоминали яркие мазки акварельной краски. – Я никогда не думала, что здесь так красиво, – просто добавила она.
– И я тоже, – неожиданно мягко сказал Луис. И Габи заметила, что он смотрит прямо в ее восхищенное лицо так, словно видит его в первый раз.
На мгновение они оба замолкли, а затем Габи продолжила уже более будничным голосом:
– Так где же кончаются земли деда?
– Им нет конца, – Луис грациозно спрыгнул на землю. – По крайней мере, они простираются во все стороны – насколько хватает глаз.
– Боже! – Габи нервно засмеялась. – Я и представить не могла…
– Конечно, это трудно представить.
Габи искоса посмотрела на него, но лицо Луиса напоминало непроницаемую маску. Она тоже решила спешиться, но, зацепившись носком ботинка за стремя, упала, и, прежде, чем Габи успела опомниться, Луис подхватил ее, растерянную, со все еще широко раскрытыми от потрясения глазами, на руки.
Габи показалось, что пение птиц постепенно замирает где-то вдали, а она слышит лишь неровное биение своего сердца, к которому присоединились и резкие удары сердца Луиса. Из густой тени деревьев выпорхнула какая-то дикая птица, словно вобравшая в себя краски тропического солнца. Когда Луис опустил взгляд на Габи, его глаза потемнели и из серебристых стали такими же черными, как зрачок. Хотя они стояли в тени, Габи ощутила, что его взгляд остановился на ее губах… Но, когда ее губы раскрылись для поцелуя, он очень медленно выпустил Габи из своих объятий, и она, словно вода, проскользнув между его пальцами, оказалась сидящей на земле.
Руки Луиса все еще покоились на ее талии. Ей следовало бы отступить от него, но она была не в силах это сделать. Казалось, их окружал невидимый круг, который Габи не могла разомкнуть. Она беспомощно смотрела на Луиса, и ей казалось, что языки пламени лижут ее тело и плавят его своим жаром.
Неожиданно Луис отпустил ее и, резко повернувшись, склонился над стволом упавшего дерева. Габи смотрела на его спину, пытаясь успокоиться, а он так свирепо отдирал ногтями гнилую кору, что ее крошки разлетались в стороны из-под его руки.
– Ну что, мы уже достаточно насмотрелись на имение? – словно возвращаясь откуда-то издалека, спросил он.
– Да, спасибо, – покорно ответила Габи. – Если вы хотите, мы можем вернуться прямо сейчас.
Она бросила прощальный взгляд на изумительный пейзаж, стараясь запомнить его и впервые почувствовала укол боли. Не с завистью, конечно, а с печалью, вспомнив о тесной, лишенной всякой растительности лондонской улице, на которой она жила со своей матерью.
– У вас, вероятно, было замечательное детство, – невольно вырвалось у Габи.
– Вы так думаете?
– Ну да. Я имею в виду эту красоту. Полагаю, что вы часто приезжали сюда на своем пони.
– Нет. Я сформировался как личность в Каракасе.
Габи с удивлением посмотрела на него. Как странно он сказал: «Сформировался как личность…».
– Как вы сказали? – переспросила она.
– Правильнее сказать, на самой окраине города. Мы вчера проезжали его. Он называется Параисо.
– Вы имеете в виду предместье с великолепными виллами? «Пэрэдайз» – это по-английски рай. Подходящее название.
– Нет, не там. – Он на мгновение замолчал. – Как раз за этим местом.
– Как раз за этим местом?.. – Габи пристально уставилась на Луиса. – Но вы же не имеете в виду…
– … Это жалкое предместье? «Эль Параисо» – рай. – Губы Луиса слегка изогнулись. – Вы скоро поймете, дорогая, что люди в Южной Америке обладают тонким чувством юмора.
– Но… Но я не понимаю, – проговорила, запинаясь, Габи. – Вы?.. – Она внезапно запнулась на полуслове, понимая, что за всем этим кроется какая-то тайна, и у нее пропала всякая охота слушать дальше.
Луис опустился на землю и, прислонившись спиной к одному из огромных деревьев, выдернул пучок травы и начал обрывать на нем травинку за травинкой. Затем, словно механически, как будто говоря сам с собой, он продолжил:
– Мои родители встретились, когда учились в университете Каракаса. Оба они изучали право. Я думаю, что это была настоящая любовь, любовь с первого взгляда. – В голосе Луиса, казалось, не звучало никаких чувств. – Но дон Рамон не одобрил бы этот брак.
– Почему?
– Потому что в его планы не входила женитьба сына на девушке из рабочего квартала, на девушке иного круга, как, вероятно, сказали бы вы. Она вырвалась из грязного предместья только благодаря своему уму и молодому американскому учителю, который преподавал в ее школе.
Луис замолчал, и Габи робко спросила:
– Так что же произошло?
– Моя мать отказалась венчаться тайно и настояла на том, что, прежде чем отец расскажет обо всем деду, они закончат учебу. В конце концов случилось неизбежное – она забеременела. Но даже тогда она уговаривала отца никому ни о чем не говорить. Ей не хотелось, чтобы между ними стояло что-то.
Габи осторожно присела около него.
– Похоже, она была замечательной женщиной.
– Но она не была физически крепкой, у нее начались преждевременные роды. Когда мой отец мчался к ней на машине, он врезался в грузовик. Ребенок был вне опасности, – казалось, что Луис говорит не о самом себе, – но она после этого не захотела жить.
Голос Луиса звучал как-то беззащитно, и Габи захотелось обнять его и прижать к себе. Она уже было подняла руки, но опустила их. Когда-нибудь другая женщина утешит его, но не она. Это не ее дело. Кроме того, он слишком горд и не захочет принять ее сочувствия. Но тем не менее она спокойно взяла его руку, покоившуюся возле нее.
– Извините меня, Луис, – хрипло произнесла она. Он медленно повернул голову, взглянул на нее и убрал руку.
– Не за что извиняться. Это было тридцать лет назад.
Габи внутренне содрогнулась от этого замечания, но, пересилив себя, сказала:
– Как это, однако, печально.
– Не более печально, чем ваша история. Но вы ведь ее пережили.
– Только благодаря Елене. – Луис ничего не ответил, и Габи продолжила: – А кто вырастил вас?
– Старшая сестра моей матери, Виктория. Она взяла меня к себе, когда мне было всего несколько дней, и сделала для меня все, что могла. Но я плохо поддавался воспитанию и стал уличным мальчишкой.
В сознании Габи всплыл образ босоногого мальчика с козой, и она сердито сказала:
– А почему не вмешался ваш дед?
– Потому что он ничего не знал обо мне. Он считал, что просто потерял своего единственного сына в автомобильной катастрофе. Но Виктория, умирая, рассказала обо всем священнику. Он привел меня сюда, и перед доном Рамоном лицом к лицу предстал его тринадцатилетний внук, о существовании которого он и не подозревал. – На лице Луиса появилась кривая усмешка. – Это было ударом для него. Я оказался трудным ребенком и слишком взрослым для своих лет, как раз таким, каким надо быть, чтобы выжить в Параисо. Думаю, если бы это было возможно, дед стал бы отрицать мое происхождение. Но вы же видели портрет моего отца.
Так вот чем объясняется эта жестокость, стальным стержнем засевшая в нем! Он сам развил в себе это качество, чтобы выжить, и не только выжить, но и подняться наверх, чтобы остаться наверху. Именно это сформировало в нем мрачные и безжалостные черты характера, которые ежеминутно ощущала в нем Габи и которых так боялась.
– Как звали вашу мать? – робко спросила она.
