Так что при всех своих несомненных грехах Николай Соколов был а остается типичной и совершенно обычной для своего времени фигурой сочинителя следственных гипотез, юристом, который подгонял материалы следствия и обвинения людей в тягчайшем уголовном и нравственном преступлении к деяниям того круга лиц, что ему не нравился (а не нравились ему, в соответствии с духом нарождавшегося тогда нацизма, евреи). Это был вовсе не монстр, моральный урод, как казалось воспитанному в XIX веке Бруцкусу, а самый характерный по методике обработке дел, что для тогдашних правых, что для тогдашних левых типовой работник, в каком-то смысле, увы, все еще наш современник.
На чем возможную для меня апологию Соколова заканчиваю.
Глава 32
МАЛОЕ ЗУБЧАТОЕ КОЛЕСО: КОМЕНДАНТ ЯКОВ ЮРОВСКИЙ
Итак, 4 июня 1918 года Белобородов, как мы знаем, произвел переворот и вместо Авдеева назначил комендантом ДОНа товарища (заместителя) областного комиссара юстиции Якова Юровского, а помощником коменданта, вместо вороватого Мошкина, сделался казначей местной ЧК Григорий Никулин.
Еще через несколько дней шеф Уралсовета телеграфно приказал:
«Пермь, военком, Лукоянову, уполномоченному обласовету Матвееву, Королевские, Сыромолотову.
Если можно заменить безусловно надежными людьми команду охраны поезда, всю смените. Пошлите обратно в Екатеринбург, точка. Матвеев остается комендантом поезда, о замене сговоритесь Трифоновым. Белобородов, 8 июля».
Может быть, люди из охраны золото-платинового поезда и явились через день-два на службу во внутренний караул ДОНа.
«Их было 10 человек, – рассказывал следователю свидетель Якимов. – Из числа прибывших пятеро было нерусские, а пятеро русских. Я категорически утверждаю, что пятеро из них были русские люди, говорили по-русски. Остальные же пятеро по виду были нерусские. По-русски хотя и говорили, но плохо.
Хорошо я знаю, что одному из русских фамилия была Кабанов. Положительно удостоверяю, что эти русские, кроме Кабанова, носили фамилии Ермаков, Партин и Костоусов… Пятому же фамилию забыл, не могу сказать, был ли среди них человек по фамилии Леватных.,, Эти фамилии я запомнил, потому что меня как разводящего иногда посылали Юровский или Никулин за кем-нибудь из них: «Позови Ермакова, позови Партина, позови Костоусова». Всех этих, прибывших из «Американской гостиницы» (резиденция Уральской ЧК. – М. Х.), мы безразлично называли почему-то «латышами.»
Кем же был новый комендант, согласно генералу Дитерихсу, «нанявший этих латышей во внутреннюю охрану»? (Какая поэтическая картина, набросанная рукой мастера исторической белетристики: еврей, нанимающий латышей за свои презренные шекели убивать русского царя и его юное потомство.)
Сведения, собранные Соколовым: «Яков Михайлович Юровский… Его дед Ицка проживал некогда в Полтавской губ. Сын последнего, Хаим, отец Юровского, был уголовный преступник: совершил кражу и сослан в Сибирь судебной властью. Яков Юровский получил весьма малое образование. Он учился в Томске в еврейской школе «Талматейро» при синагоге, но курса не кончил. Мальчиком поступил учеником к часовщику-еврею Перману, а в 1891-92 годах открыл в Томске свою мастерсиую. В 1904 году женился на еврейке Мане Янкелевой.
В годы первой смуты почему-то уехал в Германию и год жил в Берлине. Там он изменил вере отцов и принял лютеранство. Из Берлина он сначала проехал на юг и проживал, видимо, в Екатеринодаре. Затем вернулся в Томск, открыв часовой магазин.
Можно думать, что заграничная поездка дала ему некоторые средства. Его брат Лейба говорит: «Он уже был богат. Его товар в магазине стоил по тому времени тысяч десять.»
Это же время было и началом его революционной работы. Он был привлечен к дознанию в Томском губ. жанд. управлении и выслан в Екатеринбург в 1912 г. Здесь Юровский открыл фотографию и занимался этим делом до войны. Во время войны он был призван как солдат… ему удалось устроиться в фельдшерскую школу, он кончил ее в звании ротного фельдшера и работал в лазарете.
По характеру вкрадчивый, скрытный и жестокий человек. Его братья говорят о нем: Эли Меир – «Он у нас в семье считался самым умным, а я человек рабочий… Только могу сказать, что он человек с характером.» Лейба: «Характер у Янкеля вспыльчивьй, настойчивый… Он любит угнетать людей.» Жена Эли-Меира, – Лея, показывает: «Янкеля, брата мужа, я, конечно, знала. Мы никогда с ним не были близки, мы разные люди. Он перешел из иудейства в лютеранство, а я еврейка-фанатичка (здесь видна некоторая литературная обработка показаний. – М. X.). Он по характеру деспот, страшно настойчивый человек. Его выражение всегда было: «Кто не с нами, тот против нас». Эксплоататор: эксплоатировал моего мужа, собственного брата».
Касвинов уточняет потаенную историю жизни Юровского:
«Член партии с 1905 года… в Екатеринбурге продолжал в подполье активную революционую деятельность по заданиям партии… Яков Михайлович был одним из ближайших соратников своего тезки – Свердлова и других ветеранов – Ф. Голощекина, А. Белобородова, Н. Толмачева. Юровского знал, принимал в Кремле и лично беседовал с ним (после окончания гражданской войны) В.И. Ленин. Комендантом Дома особого назначения он был назначен, будучи депутатом Уралсовета, товарищем комиссара юстиции Уральской области, членом коллегии ОблЧК».
Именной указатель к собранию сочинений В. Ленина уточняет название его должности: «Председатель следственной комиссии Уральского облтрибунала» (как спросил Свердлов Белобородова: «Алапаеха – дело Комисла?»).
Слово Борису Бруцкусу:
«Судьба сжалилась над Соколовым и послала ему еврея, на котором можно отыграться за всех неевреев. Надо признать сразу – этот еврей, Яков Юровский, личность дрянная. Мотивы его действий остаются под сомнением: выполнял ли он только волю пославших его? Сидел ли в нем дух Герострата? Правда, по-видимому, лежит в комбинации этих двух предположений. Из мелкого честолюбия он наскоком, бросаясь своим усердием в глаза начальству, добился назначения комендантом Ипатьевского дома. Не подыскать ни слова оправдания для этого фигуранта революции… но Юровский должен быть изображен таким, каким он был, а не густо подкрашен, как это сделал с ним Соколов, что всего хуже, – сделал… ради лживого и опасного по кровавым последствиям вывода».
Бруцкус верно понимал психологию современников: Юровского действительно заворожили лавры Герострата. Дело не только в пистолетах, которые он подарил Музею революции. Перечитайте его «Записку»: он ни раз не назвал самого себя по имени или даже «я», а только в третьем лице и по названию
