войны, а не учений. В этой войне мы объебываем пока только друг друга, но делаем это красиво, на качественно ином уровне, не сопоставимом с тоскливыми и постными аппаратными играми советской номенклатуры. Наши бесчисленные спецслужбы больших и маленьких размеров ежедневно воюют, и ставки в этих войнах велики —золото, нефть, алюминий. Есть за что воевать, есть чем заплатить квалифицированным бойцам, есть и бойцы.
Сравним офицера нашего спецназа, который, если он дожил до сорока пяти лет, в течение последних двадцати побывал в десятках боевых операций по всему миру и сегодня воюет в Чечне, с его американским коллегой, похожим на боксера-заочника, проведшим те же двадцать лет в бесплодных тренировках. Сравнение явно в нашу пользу. Так же примерно выглядит бывший оперативник КГБ на работе в какой- нибудь политической структуре или службе безопасности олигарха в сравнении с их оперативником, проводящим годы у себя в штаб-квартире в Лэнгли.
Сегодня лучшие кадры нашей разведки в основном воюют друг против друга в борьбе за деньги и власть в России. Но это не братоубийственная война — они, как правило, не убивают друг друга. Да, Горби и демократы нанесли огромный ущерб агентурным сетям бывшего КГБ и ГРУ, да, тысячи лучших специалистов разведки ушли в частную сферу — но ведь они живы-здоровы и, уйдя из КГБ, научились тому, что им на службе у советского государства не снилось. Свободной охоте за деньгами и властью на свой страх и риск. Вместо взаимопожирания в душном подвале советского посольства эти люди вышли на оперативный простор нашей великой Родины и ее окрестностей, научились обращаться с деньгами, со СМИ, стали настоящими волками, со стальными челюстями и когтями. На этих советских разведчиков, выживших в условиях дикой российской демократии, выживших часто в одиночку, и нужно делать ставку. Они были и остались государственными людьми, они так были воспитаны.
Вспомним, что первыми руководителями советской разведки стали люди с опытом большевистского подполья и Гражданской войны. Но без подготовки, без образования, без знания ремесла — всего того, что есть у наших разведчиков сегодня. Ввергнув «империю зла» в холодную гражданскую войну за наследие империи, которая стала основным содержанием «демократических реформ», враги создали для наших людей лучшую в мире школу оперативной деятельности. Какая разведка мира сегодня располагает таким резервуаром кадров? Только Моссад — еще одна постоянно воюющая служба. Больше никто. Наши друзья-янки уже привыкли спокойно и комфортабельно покупать за деньги, а чаще просто за обещания, политиков любой страны мира, ползающих перед ними на брюхе в предкушении того, что их купят. Этим в основном и занимается их оперативный состав. Ищут, кого, где и за сколько можно купить. Занятие простое, безопасное, на уровне посещения супермаркета. Этому занятию соответствует и уровень их боеспособности.
Несколько месяцев назад я видел по телевизору выступление ушедших в бизнес офицеров советской разведки, говоривших о том, что они вернутся, если их позовут. Потому что в бизнесе им хотя и сытно, но неинтересно. И еще потому, что им за державу обидно. Трудно представить себе, чем можно привлечь назад в разведку людей, оттуда выброшенных и добившихся успеха, сумевших построить новую жизнь. Ничем, кроме идеи, которой пока нет. Как нет и российской внешней политики —есть только животная рефлексия на изменения в мире вокруг по принципу: дают — бери, бьют — беги. Но так будет не всегда.
Кадры нашей разведки были воспитаны в духе борьбы с главным противником — США и странами НАТО. Это, как правило, люди с аналитическим складом ума, болтовней о союзе с американцами в борьбе с мировым терроризмом этих людей не заманишь. Но рано или поздно у России появится государственная идея, появится внешняя политика, расчитанная не на полгода и не зависящая от курса доллара или цены на нефть. Тогда в разведку вернутся профессионалы, если не они, то их дети. Их главным и подавляющим преимуществом перед коллегами-соперниками других разведок будет та закалка, которую они получили у себя на Родине в эпоху смуты, начавшуюся с воцарением самодовольного придурка на советском троне.
Как наши люди нам помогут
Наших людей вне России сегодня много как никогда и будет еще больше. Наши — это те, кто осознают себя русскими, чувствуют себя русскими, несут в себе основные признаки нашей цивилизации. Их миллионы в Израиле, Америке и Европе. В этом мы имеем преимущество перед любой другой великой страной мира. Исключение Китай, но патриотически настроенные китайские диаспоры имеют один непреодолимый недостаток — они китайцы, и все это читают у них по глазам. А вот в нью-йоркском прохожем никто не узнает бывшего младшего научного сотрудника из Ленинграда с зарплатой 95 рублей.
Наши люди вне России могут сыграть решающую роль в нашей победе. В том, как быстро и весело мы объебем их. В каком-то смысле мы их уже наполовину объебали только потому, что это у них живут миллионы наших, а не у нас живут миллионы янки. Среди этих наших обязательно найдутся те, кто будут нам нужны, те, кто когда-нибудь наденут кожаные тужурки, станут комиссарами и откроют свои чрезвычайки от Лонг-Айленда до Майами-Бич.
Однако это великое героическое будущее наших за границей останется в сфере чистой теории, если Россия не изменит свою позицию злобной мачехи по отношению ко всем, кто уехал. Причины злобной подозрительности российской власти по отношению к уехавшим из России соотечественникам очевидны — это изолированное существование русской цивилизации, постоянные войны с внешними врагами, в которых русские часто воевали против русских на стороне неприятеля. Не стоит спешить всех этих русских записывать в предатели. Если в начале тридцатых Сталин вверг Украину в голод только потому, что упрямым хохлам не понравились колхозы, если жертвами этого голода стали миллионы украинских крестьян, то нельзя удивляться тому, что с приходом немцев «полицаи» на Украине считались на сотни тысяч.
Можно бесконечно морализировать по поводу жестокости властей по отношению к миллионам попавших в плен советских солдат — здесь Родина выступила уже не как мачеха, а как судья, тюремщик и палач. Но при этом нельзя не признать: отпустить военнопленных по домам было бы предательством намного большего числа русских — солдат, погибших на фронтах, их семей и, тем более, воинов выживших и победивших. Этого бы не вынес русский инстинкт справедливости.
Россия всегда жила как военный лагерь. Периоды мирного благоденствия были короткими и ненадежными. Подозрительность по отношению к пришельцам извне, тем более к «бывшим своим», в военном лагере вполне уместна. Но времена меняются, развивается русская цивилизация, исчезают барьеры, отделявшие ее от мира. Уехавшие из России в течение последних десятилетий люди это уже не белые офицеры, не власовцы, это обычные советские люди, в абсолютном большинстве своем искавшие за границей лучшей доли для себя и своих детей. Эти люди не бежали — они уехали в полном соответствии с нашими законами, получили разрешение на выезд. Родина их отпустила, некоторых вытолкала в шею. Это наши люди, и в том, чтобы они остались нашими, Родина-мать заинтересована больше, чем они сами.
Конечно, говорить о том, что уехавших русских сегодня преследуют и притесняют, как в сталинские или брежневские времена, было бы несправедливо. Нет, в Шереме-тьево-2 ежедневно прилетают и улетают тысячи наших, живущих не у нас, и их никто пальцем не тронет. Но утверждать, что Родина предложила этим людям что-то реальное, кроме цветастой риторики вокруг слова «соотечественники», тоже нельзя. Слово это, между прочим, плохое — фальшивое, бюрократическое, трусливое. Пока Россия боится в полный голос произнести слово «русский», произнести так достойно и гордо, чтобы на это слово отозвалось множество представителей других народов, уже обрусевших или обрусевающих, у нас не будет будущего. Быть русским должно быть лестно, быть русским должно быть полезно и престижно — можно быть украинцем, евреем, белорусом, татарином или башкиром, но при этом быть русским, — такова стратегическая цель русской цивилизации. Если не достичь этой цели —не получится ничего другого.
В прошлом году братиславская школа, в которой учится сын моего знакомого, организовала недельную экскурсию в Лондон, якобы для изучения английского. Словацким детям дали за неделю четыре часа английского языка в какой-то занюханной школе, в которой единственными европейскими детьми были как раз словаки.
Самым сильным впечатлением для них стала завершающая игра в футбол с местными школьниками, которую словаки убедительно выиграли. Проигрывавшие англичане — повторяю, это были черно-желтые в серо-буро-малиновую крапинку английские дети новой формации, — проиграв, кричали словакам: «Ю — факинг рашенз!». Чем страшно удивляли словацких детей, о России сегодня уже почти ничего не знающих. Почему они называли нас русскими, спрашивал сын моего знакомого — насчет «факинг» он не спорил.
