чесночный хлеб. Себе я положила еще и брокколи.
– А ты неплохой кулинар, – заметила я, отведав рыбы.
– Самоучка. В нашей семье обычно готовила Бет. А после ее смерти я решил, что мне давно пора стать большим мальчиком, и научился есть самостоятельно.
– Потрясающе! Просто объедение.
– Даже брокколи? – поморщился он.
– Особенно брокколи. – Мне польстило, что Рэй приготовил блюдо, которое не любит сам, специально для меня.
Мы ели и разговаривали, причем вовсе не о Джеффри и полиции, а о работе Рэя, о его сотрудниках, об Историческом обществе и проводимой им политике, о ведущихся в Стюарте яростных дебатах между сторонниками развития города и теми, кто хочет остановить «прогресс».
Когда мы убрали со стола и вымыли посуду, Рэй спросил, не желаю ли я развлечься.
– Смотря как. Не уточнишь ли?
– Без проблем. – Он взял меня за руку и повел к гаражу, тоже старой постройке, отремонтированной им.
Распахнув двери, Рэй ухмыльнулся:
– Настоящий красавец, а?
Я проследила за его влюбленным взглядом: справа в гараже стоял мотоцикл.
– Кто бы мог подумать: Рэй Скалли – байкер!
– Нет, Рэй Скалли – коллекционер! – уточнил он. – Иди глянь.
Он потащил меня к объекту своего обожания.
– Это «индеец» 1948 года. «Вождь», лучшая модель серии.
– Как? Не «харлей»?
– Не-а. Нынче у каждого яппи есть «харлей». А «индеец» – классика. Их очень трудно найти. Компания начала выпускать их в двадцатых годах и перестала в пятидесятых. Я возился с этой крошкой долго-долго, особенно с движком. Он объемом в семьдесят пять кубических дюймов, и на его восстановление ушла вечность. Естественно, «индеец» куда надежнее «харлея».
– Естественно. – Меня захватил энтузиазм Рэя.
– Сам «индеец» весит около четырехсот пятидесяти фунтов, это значит, что он действительно очень мощный, но относительно легкий для такого большого мотоцикла. С должной скромностью вынужден сказать, что, по-моему, это самая красивая машина на дороге.
– Она сверкает, согласна. Отродясь не видела столько хрома. А уж крылья! – присвистнула я.
– Называются окаймляющие крылья, и это отличительная черта «индейца», металл окаймляет колеса почти донизу.
– Потрясно!
– Ага. А какая кожа! Потрогай.
Я погладила черную кожу седла. Мягкая и нежная, как бархат.
– Кажется удобной, – признала я.
– Отлично. Давай прокатимся.
Я судорожно сглотнула, когда Рэй взял два шлема.
Мое отношение к мотоциклам исчерпывалось двумя фразами: «Ух, какие они клевые» и «Ой, какие они опасные». Я отродясь не ездила на них, предоставляя это занятие придурочным соплякам с татуировками и кольцами в носу.
– Да ты, никак, в ужасе! – рассмеялся Рэй.
– Приятно, что ты заметил.
– Все будет нормально, обещаю.
Он протянул мне шлем и помог застегнуть, а потом надел свой. Оседлав мотоцикл, он вывел его из гаража.
– Твой черед. – Он похлопал по седлу позади себя и велел мне сесть. Я уселась. Мягко говоря, неуверенно. – Да ладно тебе, Дебора. Я не кусаюсь. – Рэй придвинул меня поближе. – Держись за меня покрепче, и мы поедем.
Я выполнила инструкции, обвив руками талию Рэя, прижав ноги к его бедрам, ощутив его теплое крепкое тело и подавляя желание оказаться в его объятиях.
Рэй завел движок. Седло со страшной силой завибрировало. Я подумала, что от такой тряски зубы посыплются.
– Держись, – повторил он. Голос его взлетел, как у мальчишки, занятого любимой игрушкой.
Мы выехали по подъездной аллее на Семинола-стрит, потом понеслись по Оцеола-стрит, вдоль Риверсайд-драйв мимо живописных домов у реки Святой Люсии. Я отчаянно цеплялась за Рэя, и он сказал, что я своими ногтями проковыряю дырки в его боках.
– Если чуток расслабишься, получишь удовольствие! – прокричал Рэй. – Я не повезу тебя на шоссе и
