дворника и заключил с ним сделку от своего имени.
— Ты нашел этот дом, работая на нас, — сказал я ему. — Ты можешь работать на нас, а можешь открыть собственный бизнес. Но делать и то, и другое одновременно ты не можешь.
— Теперь перекупщики ничего у меня не берут. Твой отец не дает им.
— Они могут делать, что хотят. Но если они будут покупать у тебя, то они не смогут покупать у него. Вот все, что он сказал.
— Мне это не нравится. Я хочу поговорить с ним. Я хочу поговорить с ним сейчас. Я и его хочу поставить на место.
— Смоки, — начал я, медленно выговаривая слова и чувствуя вдруг уверенность, большую уверенность в себе, — если ты хоть раз, единственный раз, повысишь голос на моего отца, то я отправлю тебя на тот свет. А если ты хотя бы палец поднимешь на меня, то на тот свет отправит тебя мой отец.
Казалось, это произвело на него впечатление.
— Хорошо, — сдался он, и лицо его помрачнело. — Я вернусь к нему на работу. Но ты должен ему сказать, что с этого времени я должен получать шестьдесят в неделю.
— Ты не понял. Он теперь тебя, может, и на пятьдесят не возьмет. Мне придется попытаться уговорить его.
— А если он даст мне пять сотен, то может брать дом, что я нашел.
— Он может дать тебе две, как обычно.
— Когда я могу начать?
— Дай мне завтрашний день, я попытаюсь его уломать. — Мне и на самом деле пришлось долго убеждать старика, напоминать ему, что Смоки неплохо работал, что он и наш черный парень неплохо действовали сообща, когда нужно было отваживать других старьевщиков.
— Одолжи мне сейчас полсотни, Луи, а? — попросил Смоки. — Тут рядом продается неплохая травка из Гарлема, я бы хотел вложить в нее деньги.
— Я могу тебе дать только двадцатку. — Я мог бы дать ему больше. — Вот ерунда какая, — сказал я, когда они вышли. Я разминал себе пальцы. — Что-то у меня с рукой. Когда я давал ему эти двадцать долларов, я ею едва мог шевелить.
— Ты держал сахарницу, — сказал Уинклер. У него зубы стучали.
— Какую сахарницу?
— Ты что, не заметил? — почти рассерженно бросил мне Сэмми. — Ты так сжимал эту сахарницу, будто собирался ею проломить ему голову. Я думал, ты ее раздавишь.
Я со смехом откинулся к спинке стула и заказал нам пирожные с мороженым. Нет, я не заметил, что во время нашего разговора сжимал в руке эту тяжеленую круглую сахарницу. Голова у меня была холодной и ясной, и сам я был сосредоточен, а когда смотрел ему в глаза, рука моя была готова к действию, хотя я даже не знал об этом. Сэмми перевел дух и, подняв с колен руку, положил на стол нож. Он был бледен.
— Тигр, ты зачем его прятал? — со смехом спросил я. — Какая мне могла быть польза, если ты его прятал?
— Я не хотел, чтобы они видели, как у меня руки трясутся.
— Ты хоть знаешь, как с ним нужно обращаться?
Сэмми покачал головой.
— И узнавать не хочу. Лю, я хочу тебе прямо сейчас сказать. Если когда-нибудь, когда я буду рядом, ты надумаешь драться, можешь быть уверенным, я больше не буду стоять в стороне.
— И я тоже, — сказал Уинклер. — Рыжий Бенни ничего бы не стал делать, пока я был тут, но за остальных я не был так уж уверен.
— Братва, — сказал я им, — на этот раз я на вас не рассчитывал.
— А ты бы ему действительно вмазал этой сахарницей?
— Сэмми, я бы ему вмазал всем этим кафетерием, если бы было нужно. Я бы ему вмазал тобой.
Мне уже было шестьдесят пять с гаком, два года назад, когда я задержат того карманника, высокого, быстроногого, лет двадцати с небольшим. Я это хорошо помню, потому что это случилось перед самым моим днем рождения. В качестве подарка самому себе я должен был отвезти Клер на какое-то там представление с песнями, куда она хотела попасть, а я — нет. Мы приехали туда загодя и стояли на улице вместе с другими людьми под козырьком у театра, неподалеку от автобусного вокзала Администрации нью-йоркского порта. До сих пор меня при виде этого автовокзала смех берет, потому что мне сразу вспоминается, как Сэмми обчистили здесь, когда он возвращался от нас, а потом чуть не упрятали за решетку, потому что он кричал на полицейских, пытаясь заставить их сделать что-нибудь. К тому времени я уже заключил мир с немцами и ездил на «мерседесе». У Клер тоже был модный «мерседес» с откидным верхом. Внезапно какая-то женщина издала
— Если ты шелохнешься, я тебе кости переломаю, — сказал я ему прямо в ухо. Он не шелохнулся.
Когда я увидел, как тщательно обыскивают его полицейские, меня затрясло, похоже, от страха. Они общупали его волосы в поисках бритвы или какой-нибудь заточки. Они облазали все его карманы, осмотрели воротник, все швы его рубашки и брюк, всего его снизу доверху в поисках пистолета, или ножа, или чего- нибудь маленького и острого. Я понял, что меня вполне могли убить. И только обшарив его тенниски, они, наконец, успокоились.
— Вам крупно повезло, сэр, — сказал мне молодой полицейский, главный среди них и старше остальных.
Люди мне улыбались, а я улыбался им в ответ. Я чувствовал себя героем.
— Ну, хватит, Лю, твое представление закончилось, — сухо сказала мне Клер; я и не сомневался, что именно это она и скажет. — Давай теперь пойдем в театр на настоящее.
— Еще одну минуту, Клер, — громко ответил я ей с гордым видом. — Тут, я вижу, есть одна хорошенькая блондиночка, которая, кажется, не прочь познакомиться со мной поближе.
— Лю, ты, наконец, войдешь в театр, — сказала она, — или я пойду без тебя.
Мы смеясь вошли внутрь. А две недели спустя все мои симптомы вернулись, и я опять лег в больницу на химиотерапию.
5
ДЖОН
За стенами больницы все было по-прежнему. Люди сходили с ума и получали награды. Специалисты по интерьеру были героями культуры, а модельеры стояли на социальной лестнице выше своих заказчиков.
— А почему бы и нет? — уже успела ответить на это замечание Йоссаряна Фрэнсис Бич, демонстрируя свое близкое к совершенному произношение, нередко вызывавшее у других недоумение: как это кому-то удастся так безупречно говорить по-английски и при этом не гнусавить. — Ты что, забыл, как мы выглядим, когда голые?
— Если бы это сказал мужчина, — сказал Патрик Бич, ее муж, лишний раз восхищаясь своей женой, — то его бы сожрали живьем.
— Мужчины тоже говорят такие вещи, дорогой, — сказала Фрэнсис Бич, — на показах своих весенних и осенних коллекций и зарабатывают миллиарды, одевая нас.
Бедняков по-прежнему было много.
Йоссарян скосил глаза на компанию, устроившуюся на тротуаре у дверей больницы, и направился к проезжей части, где его ждал длиннющий лимузин с черными стеклами, прибывший, чтобы отвезти его на другой конец города в роскошный многоэтажный дом, где он теперь обосновался. Он заказал обычный седан, а они снова прислали лимузин; никаких дополнительных счетов за это не будет выставлено.
