все же никак не старше двадцати восьми лет.
— Иди с ним, — лаконично обязал Йоссариана Мило Миндербиндер. — Помни о своей миссии.
— Ладно, — вздохнув, согласился Йоссариан, помня о своей миссии. — Но сначала мне надо найти номер в какой-нибудь гостинице, чтобы как следует потом выспаться.
— Ты прекрасно выспишься у девочек, — сказал с видом заговорщика Мило Миндербиндер. — Помни о своей миссии.
Они не спали всю ночь. Йоссариан вскоре окончательно ошалел и перестал замечать на одной из проституток бежевый тюрбан, украшавший ее голову до тех пор, пока злонамеренный десятилетний сводник с кубинской сигарой в зубах не сдернул его поутру у нее с головы прямо на площади — такая уж пришла ему в голову зловредная блажь, — обнажив для всеобщего обозрения ее безобразно уродливый голый череп. Она спала с немцами, и мстительные соседи наголо выбрили ей голову. Издавая хриплые вопли, она гонялась вперевалку за злонамеренным десятилетним сводником, и зрелище это было омерзительно смехотворным, потому что ее дебелое тело желеобразно колыхалось, темное лицо кривилось от ярости, а голая кожа на гнусном серовато-глянцевом оскверненном черепе волнообразно морщилась дряблыми складками, как мертвая плевра — химически обесцвеченная и абсолютно непристойная. Раньше Йоссариан никогда не видел у людей столь голых поверхностей. Сводник, подняв руку вверх, вертел на пальце бежевый тюрбан, словно добытый в бою трофей, а бритая проститутка торопливо трусила за ним следом с вытянутыми вперед руками — ей казалось, что она вот-вот дотянется до своего истязателя, — как бы совершая по площади круг позора. Многолюдная утренняя площадь булькотела злорадным хохотом, и зеваки глумливо показывали на Йоссариана пальцами, пока откуда-то не вынырнул Мило Миндербиндер с озабоченным видом спешащего по делам человека. Строго поджав губы, он безмолвно осудил своих спутников за порочную распущенность, из-за которой они дали вовлечь себя в непристойную площадную сцену, а вслух сказал, что им надо немедленно лететь на Мальту.
— Мы хотим спать, — захныкал Орр.
— Сами и виноваты, — укоряюще заметил Мило Миндербиндер, неколебимо уверенный в своей правоте. — Меня тут никак нельзя винить. Если б вы не потащились за этими безнравственными девицами, а провели ночь у себя в отеле, то были бы сейчас такими же бодрыми, как я.
— Да ведь ты сам настаивал, чтоб мы пошли к ним, — злобно упрекнул его Йоссариан. — И номера у нас не было. Номер-то удалось добыть только тебе одному.
— Тут никого нельзя винить, а меня тем более, — высокомерно возразил Мило Миндербиндер. — Я же не знал, что в город нахлынут скупщики кормового горошка.
— Прекрасно знал, — отверг его возражения Йоссариан. — Потому-то мы и оказались в Сицилии. И ты уже наверняка набил свой треклятый самолет этим скотским кормом.
— Тссс! — шикнул на него Мило Миндербиндер, многозначительно скосив глаза в сторону Орра. — Помни о своей миссии.
Когда они добрались до аэродрома, чтобы лететь на Мальту, самолет уже был набит мешками с кормовым горошком сверх всякой меры.
Миссия Йоссариана заключалась в том, чтобы помочь Мило скрыть от Орра, где он покупает яйца, хотя Орр был членом синдиката и, как всякий член синдиката, участвовал в прибылях. Йоссариан не понимал, зачем ему навязана эта дурацкая миссия, поскольку решительно все знали, что Мило покупает яйца на Мальте по семь центов за штуку и перепродает их столовым синдиката по пять.
— Я ему не доверяю, — хмуро сказал в самолете Мило, указав кивком головы назад, где Орр, скрутившись в жалкий узелок, мучительно пытался выспаться на мешках с горошком. — Я предпочел бы покупать яйца, когда он куда-нибудь отлучится, чтобы не выдавать ему своих деловых тайн. А чего еще ты не понимаешь?
— Я не понимаю, зачем ты покупаешь яйца по семь, а продаешь по пять центов за штуку, — сказал ему, сидя в кресле второго пилота, Йоссариан.
— Как это зачем? Чтобы получить прибыль.
— Да разве так можно получить прибыль? Ведь ты теряешь два цента на каждом яйце.
— Зато получаю три с четвертью цента прибыли на каждом яйце, продавая их по четыре с четвертью цента за штуку тем самым мальтийским торговцам, у которых закупаю по семь. Вернее, не я, а синдикат. И каждый получает свою долю.
— Так-так, — чувствуя, что начинает понимать, оживился Йоссариан, — и, значит, люди, которым ты продаешь яйца по четыре с четвертью цента за штуку, получают на каждом яйце цент и три четверти прибыли, продавая их тебе за семь? Верно? А тогда почему бы тебе не продавать яйца напрямую себе самому, чтобы исключить тех, у кого ты их покупаешь?
— Да потому что я покупаю их у самого себя, — объяснил ему Мило. — Я получаю три с четвертью цента прибыли на каждом яйце, когда продаю, и три с четвертью цента, когда снова покупаю. А поскольку я каждый раз имею дело с самим собой, то получаю в общей сложности шесть центов прибыли на каждом яйце. В убыток у меня идет всего два цента — при продаже яиц столовым по пять центов за штуку. Понимаешь теперь, как я получаю прибыль, покупая яйца по семь и продавая их по пять центов штука? Ведь в Сицилии-то мне приходится платить всего один цент за яйцо.
— На Мальте, — поправил его Йоссариан. — Ты же покупаешь яйца на Мальте.
— Я не покупаю яйца на Мальте, — горделиво хмыкнув, признался Мило Миндербиндер. В его смешке прозвучало веселое удовлетворение — это был единственный случай, когда он вдруг утратил на секунду трезвую сверхосмотрительность дельца. — Я покупаю их в Сицилии по центу штука и тайно переправляю на Мальту, где продаю самому себе по четыре с половиной цента за штуку, чтобы потом, когда туда являются покупатели, продавать им по семь.
— А почему люди пытаются покупать яйца на Мальте, если это обходится им втридорога?
— Потому что они всегда так делали.
— А почему бы им не покупать яйца в Сицилии?
— Потому что они никогда так не делали.
— Подожди-ка, теперь я окончательно запутался, — сказал Йоссариан. — Ну а ты-то — почему ты не продаешь яйца столовым по семь центов за штуку вместо пяти?
— Потому что тогда у них не будет во мне нужды. Каждый ведь может продавать семицентовые яйца по семь центов за штуку.
— А почему бы им не выкинуть одно звено, чтобы покупать у тебя яйца прямо на Мальте по четыре и три четверти цента за штуку?
— Потому что я не продал бы им ни одного яйца.
— А почему ты не продал бы им ни одного яйца?
— Потому что получилось бы меньше прибыли. При нынешней постановке дела я добиваюсь прибыли и для себя лично — как посредник.
— Стало быть, ты стараешься и для себя самого?
— Конечно, стараюсь. И кое-что выколачиваю. Но выигрывает от этого синдикат. И каждый получает свою долю. Неужели тебе непонятно? То же самое происходит, когда я продаю помидоры полковнику Кошкарту.
— Покупаешь, а не продаешь, — поправил его Йоссариан. — Ты же покупаешь помидоры у полковника Кошкарта и подполковника Корна.
— Продаю, а не покупаю, — поправил Йоссариана Мило. — Я распродаю помидоры через подставных лиц на разных рынках Пьяносы, чтобы полковник Кошкарт с подполковником Корном скупали их, тоже через подставных лиц, по четыре цента за штуку и продавали потом их мне для синдиката по пять. У них прибыль цент, у меня — три с половиной цента за штуку, а выгодно это всем.
— Всем, кроме синдиката, — насмешливо уточнил Йоссариан. — Синдикат платит по пять центов за помидор, который обходится тебе в полтора. Какая же ему от этого выгода?
— Синдикат получает выгоду, когда получаю выгоду я, — объяснил Йоссариану Мило Миндербиндер, — потому что он существует на паях и каждый получает свою долю. А кроме того, синдикат пользуется поддержкой полковника Кошкарта с подполковником Корном, и у меня появляется возможность совершать путешествия вроде нынешнего. Ты убедишься, как это выгодно, через пятнадцать минут — когда мы приземлимся в Палермо.
