— Я не буду разбирать сейчас форсунку, — понимающе кивнув, пообещал Орр и принялся ее разбирать — с такой неспешной, терпеливой, неустанной, упорной и кропотливой тщательностью, с такой безгранично отрешенной миной на топорном деревенском лице, что ему, казалось, даже и не надо было думать о своем занятии.
— Какого черта ты так торопишься с этой идиотской печкой? — злобно прокляв Орра и поклявшись себе не замечать его, но мгновенно нарушая свою клятву, спросил Йоссариан. — Ведь тут сейчас пекло жарче некуда. Мы, возможно, пойдем чуть позже купаться. Так с чего ты вдруг начал думать о холодах?
— Дни укорачиваются, — философски заметил Орр. — Мне хочется управиться с этой работой, пока у меня есть время. Когда я кончу, ты сможешь обогреваться самой лучшей в эскадрилье печкой. Автоматическая подача топлива позволит тебе жечь ее всю ночь, а эти металлические пластины будут равномерно распределять жар по всей палатке. Если ты поставишь перед сном каску с водой на это вот место, то, проснувшись, сможешь умыться горячей водой. Замечательное удобство, верно? А если тебе захочется сварить яйца или суп, ты просто поставишь на печку котелок и зажжешь огонь.
— Почему это у тебя на языке только я один? Ты-то куда собираешься сгинуть?
— А кто ж его знает! — радостно встряхнувшись, воскликнул Орр и нелепо заклацал зубами в дребезжащем смешке. Потом, все еще посмеиваясь, невнятно добавил: — Если меня будут по-прежнему то и дело сбивать, один только бог знает, где я в конце концов окажусь.
— Послушай, Орр, — сочувственно сказал Йоссариан, — а почему ты не попытаешься освободиться от боевых вылетов? У тебя есть серьезные основания этого добиваться.
— Так у меня же всего восемнадцать вылетов.
— Но тебя почти все время сбивают. Ты же чуть ли не каждый раз или топишь самолет в море, или совершаешь вынужденную посадку на материке.
— Да я не против. Мне даже нравится. Ты бы попробовал как-нибудь, когда тебя не назначат ведущим бомбардиром, полететь на боевое задание со мной. Просто ради шутки. Для смеха. — Орр снова хихикнул и весело покосился на Йоссариана.
— Меня постоянно назначают ведущим, — пряча глаза, сказал Йоссариан.
— Ну а когда не назначат? Знаешь, что ты сделал бы, если б у тебя правильно работали мозги? Ты пошел бы к Птичкарду с Краббсом и попросился бомбардиром в мой самолет.
— Чтоб ты меня грохнул об землю или утопил? Нет, не нравятся мне такие шутки.
— У нас в полку никто лучше меня не совершает вынужденных посадок. Я бы на твоем месте обязательно попробовал. Просто для практики.
— Для какой такой практики?
— А разве тебе не нужно попрактиковаться в вынужденных посадках? Кхи-кхи-кхик!
— Есть у тебя еще бутылка пива? — угрюмо спросил Йоссариан.
— Чтобы хряснуть меня по башке?
— Как та шлюха в римском борделе? — рассмеявшись, спросил Йоссариан.
— А что, хочешь, я расскажу тебе, почему она долбила меня туфлей по башке? — похотливо хихикнув, осведомился Орр.
— Да я и сам знаю. Мне рассказала шлюха Нетли.
— Не могла она тебе рассказать, — хихикая, как курлычет в дождь водосточная труба, возразил Орр.
Йоссариану стало его жалко. Он был такой уродливый и крохотный! Кто его защитит, если он останется жив? Кто защитит этого бесхитростного и душевного чудика от наглых грубиянов и здоровенных самодуров вроде Эпплби, у которых темно от чванства в глазах и которые растопчут его на своем пути с жестокой радостью или просто не заметив? Йоссариан часто тревожился за Орра. Кто оградит его от мошенничества и злобы, от вражды и самодовольного хамства, от презрительного и барского снобизма — особенно при встречах с женами важных шишек — или от приятельского надувательства местного мясника, который будет подсовывать ему в своей лавочке низкосортное мясо? Орр был веселый и доверчивый простачок с кудрявой шапкой густых пегих волос, разделенных на прямой пробор. Он же почти младенец, игрушка для них для всех, подумал Йоссариан. Они выцыганят у него деньги, совратят жену, затравят детишек. Йоссариана охватила волна сочувственной нежности.
Орр был чистоплотный крохотный чудик с грязными помыслами или, пожалуй, чудесный гномик с золотыми руками, которые неминуемо обрекут его, как считал Йоссариан, на полунищенское существование. Орр умел орудовать паяльником и запросто мог сбить две доски, не расщепив их и загнав гвозди с одного удара. Он искусно сверлил дыры и коловоротом, и дрелью. Ему удалось великолепно обуютить их палатку, пока Йоссариан был в госпитале. Он продолбил или загодя оставил, когда делал пол, траншейку в цементе, чтобы упрятать туда тонкую трубку для подачи топлива, которая тянулась к печке от бака на высокой подставке за стенкой палатки; он смастерил из стабилизаторов от бомб металлический ящичек для дров к камину и положил туда толстенькие березовые полешки; он изготовил деревянные рамочки, покрасил их и вставил туда фотографии пышногрудых девиц в соблазнительных позах из иллюстрированных журналов, а потом повесил эти обрамленные фотографии над камином. Орр умел открывать банки с красками, умел разводить краски, смешивать их и даже, если понадобится, смывать. Он умел пользоваться рулеткой, умел колоть дрова и разжигать огонь. Он умел рыть ямы и мог удивительно ловко, то есть почти не пролив, принести в полной до краев кружке питьевую воду из цистерны, установленной возле офицерской столовой. Он был способен без устали предаваться какой-нибудь пустячной, но кропотливой работе много часов подряд, оставаясь при этом невозмутимым, спокойным и молчаливым, как древний древесный пень. Он превосходно знал законы дикой живой природы, не испытывая ни малейшего страха перед собаками и кошками, жуками, комарами и мошками или пищей вроде требухи и трески.
Йоссариан утомленно вздохнул и принялся размышлять о слухах насчет повторной бомбардировки Болоньи. Форсунка, над которой колдовал Орр, состояла из тридцати семи, не считая корпуса, деталек, в большинстве своем настолько крохотных, что Орру, когда он с ними возился, приходилось подцеплять их ногтями; разбирая, как сейчас, форсунку, он укладывал детальки на пол в строгом соответствии с порядком разборки, и его движения часами не теряли спокойной методичности и углубленной размеренности, прерываясь на мгновение, только когда он скашивал маниакально озорной глаз в сторону Йоссариана. Йоссариан старался на него не смотреть; он сосчитал детальки и понял, что через секунду его охватит буйное безумие. Он зажмурился и отвернулся, но от этого ему стало еще хуже, потому что теперь до него доносились лишь бесплотные звуки — едва слышное и вместе с тем совершенно отчетливое, неумолчное и раздающееся через равные промежутки времени позвякивание почти невесомых железочек, шуршащий шорох орровских движений да его монотонное, с чуть заметной хрипотцой, убийственно ненавистное сейчас для Йоссариана дыхание. Йоссариан сжал кулаки и глянул на охотничий нож мертвеца из их палатки, висящий в ножнах над его койкой. Решив прирезать Орра, он мгновенно успокоился. Мысль об убийстве этого чудика представилась ему столь несуразной, что он завороженно и всерьез отдался ей, как бы под действием необоримого наркотика. Его взгляд плотоядно прильнул к орровскому затылку, где у человека, насколько он знал, расположен мозжечок. Легчайшее движение ножа, и Орр будет убит, что автоматически упразднит их обоюдные, часто мучительные для обоих претензии друг к другу.
— Это больно? — словно бы по велению защитного инстинкта, неожиданно спросил Орр.
— Ты о чем? — пристально глядя на него, спросил в ответ Йоссариан.
— Да ходить с раной на ноге, — загадочно усмехнувшись, проговорил Орр. — Ты вон до сих пор немного прихрамываешь.
— Наверно, просто по привычке, — во второй раз с облегчением вздохнув, отозвался Йоссариан. — Пора, пожалуй, отвыкать.
Орр неуклюже выпростал из-под себя ногу и, вставши на одно колено, повернулся лицом к Йоссариану.
— А помнишь, — мешкотно и как бы с трудом припоминая, начал он, — помнишь ту девицу, которая охаживала меня в Риме туфлей по голове? — Досадливое восклицание Йоссариана вызвало у него удовлетворенный смешок. — Я ведь заключил тогда с тобой сделку. Мы договорились, что если ты ответишь мне на один вопрос, то я расскажу тебе, почему она била в тот день меня по голове.
— Какой еще вопрос?
