– Да бросьте, Джек. Не так уж она вам нравится.
– Вовсе она мне не нравится, если желаете продолжать о том же. Сказать почему?
– Не надо.
– На иных наших сборищах она пьет слишком много, а на других слишком мало. Она скована, и связана, и заражает этим других. От нее исходит дух неловкости, как от других – разные запахи.
– Я ж сказал, не надо.
– Она не подарок. Не богата. Ничем не знаменита, не компанейская, и она вам не помощница, и мне тоже.
– Вы ведь, кажется, спросили, не стряслось ли у меня что-нибудь, верно?
– А вы прикрываетесь женой, чтоб не отвечать.
– Нет, не прикрываюсь. Отчего вы в таком плохом настроении?
– А вы отчего в хорошем?
– Сейчас не в хорошем.
– Сейчас вы дуетесь, – кривясь, эхом отзывается он – похоже, ему тоже присуща мальчишеская склонность вдруг злобно передразнить того, кто донельзя его Раздражает.
Это называется эхолалия.
Это называется эхолалия (невольное мгновенное повторение слов, сказанных другим человеком. Я посмотрел в словаре. Ха-ха).
Ха-ха.
Ха-ха.
(Так можно без конца.)
Так можно без конца.
– А мне уж и дуться нельзя? – спрашиваю я.
– А вам уж и дуться нельзя? – спрашивает он.
– В чем дело, Джек?
– В чем дело, Джек! – жду я, что он повторит моим голосом, точно в дурном сне (как я, бывает, непроизвольно облаиваю жену или дочь их же голосами, когда слишком взвинчен, совсем обалдел и уже не в силах придумать менее ребяческий способ ударить их побольней).
– Вы что, подыскивали где-нибудь работу получше? – слышу я вместо того.
– Работу получше?
– Без моей помощи вам ничего не найти.
– А надо искать?
– Вы бы даже не знали, куда обратиться.
– А что стряслось – мое положение в Фирме пошатнулось?
Чувствую – начинаю покрываться испариной.
– Вас уже прошиб пот, – говорит он.
– Нет.
– Видно же, и лицо взмокло, и рубашка. Что за ослиное упрямство, лишь бы отрицать. Сами знаете, когда я спросил, что у вас стряслось, я вовсе не то имел в виду. Я подразумевал другое. Я спрашивал, что у вас хорошего. Это я язвил. Последнее время вы ведете себя забавно. И, говоря «забавно», я имею в виду совсем другое. Я подразумеваю – странно. И даже не странно, нет… Я подразумеваю, вы ликуете. Последнее время вы знай посвистываете.
– Не замечал этого за собой.
– Да еще фальшивите. Воображаете, наверно, что, кроме вас, никто во всей Фирме и не слыхал про Моцарта. Вы любезны со многими людьми, которые мне не по вкусу. С Кейглом, Горацием Уайтом, Артуром Бароном. С Лестером Блэком. Даже с Джонни Брауном, а ведь вы зарабатываете больше, чем он.
– Такая у меня должность. Я выполняю для них разную работу.
– Прислуживаетесь? За наш отдел предоставьте прислуживаться мне. Я это лучше умею. Когда я прислуживаюсь, им от этого удовольствие. А до вас никому и дела нет.
– А Кейглу?
– Кейгл – конченый человек, – нетерпеливо, не без злорадства обрывает Грин. – Он, когда разговаривает, брызжет слюной, и притом хромает. Я бы мог получить его место. Наверно, мог бы. Но мне оно ни к чему. Не хочу торговать. Торговать по мелочи унизительно. Торговать по мелочи собой – и того унизительней. Я-то знаю. Я пытался запродать себя в вице-президенты. – и не вышло, а пытаться запродать себя и не суметь – ничего унизительней не придумаешь. Если передадите кому-нибудь эти мои слова, я отопрусь, а вас уволю. Не Фирма, а я. Уволю, так и знайте. Рэд Паркер.
– При чем тут Рэд Паркер?
– Держитесь от него подальше. С тех пор как его жена погибла в автомобильной катастрофе, он катится по наклонной.
– Мне его жаль.
– А мне – нет. Пока она была жива, не так уж он ее и любил. Он слишком закладывает и совсем не работает. Держитесь подальше от людей, которые катятся по наклонной. Фирма это ценит. Фирма ценит крыс, которые знают, когда бежать с тонущего корабля. Вы пользуетесь его квартирой.
– Скоро перестану. Бываю там и со своей женой.
– С этой девчонкой из Группы оформления вы ведете себя, как слюнявый дурак-студентик.
– Ничего подобного, – защищаюсь я. (Теперь гордость моя уязвлена.) – Это только игра, Джек. – (Прямо чувствую, как глаза мои наполняются слезами. Должно быть, они сейчас влажные, как и у него.)
– Она недостаточно хороша. И получает гроши.
– Вы же заигрываете.
– Меня защищает моя репутация, считается, что я заносчив и с причудами. Про вас ничего такого не думают. Судят вас только по вашим поступкам. У меня весенняя сенная лихорадка. Если кажется, будто я плачу, – это аллергия. Что вас забавляет?
– Вот бы мне иной раз ввернуть такое словцо.
– Где вам. Пока я тут, поблизости, я всегда вас за пояс заткну. И соображаю я быстрей вашего. Вам не хватает стиля, чтобы быть таким речистым, как я, так что и не пытайтесь. Эта девчонка вам не поможет. Лучше займитесь богатыми разведенками, чужими женами да соблазнительными вдовушками.
– Заполучить вдовушку не просто: их не так-то много.
– Читайте в газетах некрологи. Опять вы улыбаетесь.
– Забавный вы человек.
– Вам должно быть сейчас не до смеха, Слокум, вы попали в переделку, и, похоже, вы этого не понимаете. Мне это не нравится.
– В какую такую переделку?
– Вы ведь работаете у меня, и ваше дерьмовое веселье мне не по вкусу.
– Вы вроде не любитель этого слова.
– Похоже, вы боитесь меня меньше, чем прежде.
– Сию минуту не меньше.
– Я говорю не про сию минуту.
– А с чего бы мне бояться?
– И мне это не нравится. Я сам начинаю бояться. Джеку Грину совсем ни к чему, чтоб его подчиненный набрался этакой уверенности в себе – ходит, видите ли, и насвистывает моцартовскую Большую мессу до минор, я нашел в справочнике. Нечего усмехаться. Вас так же легко удивить, как всех прочих. Вы-то откуда ее знаете, ума не прилежу.
– Я знаю одну девушку, которая…
– Вот я могу себе позволить здесь оригинальничать. А вы – нет. Мне свистуны не нужны. Мне нужны подчиненные пьяницы, язвенники, с мигренями и гипертонией. Такие, чтоб боялись. Я здесь главный, и у меня будет то, что мне нужно. А известно вам, что мне нужно?
– Хорошая работа.
– Мне нужны служащие, у которых спастический колит и нервное переутомление. А вы еще решили
