на ногу, причем в танце этом было что-то затаенно опасное, и именно потому, что в руках у них были палочки.
Я потрясла головой и снова увидела картинку с пальмами. Китайцев и вообще людей на ней не было. Но она была все равно как-то связана с этим опасным танцем.
Это была… книга. Книга с картинками. А танец… его в книге не было. Но он как-то был связан с этой картинкой. Я знала про него.
Вести расследование собственных детских страхов – это весьма экстравагантно.
Но ничего другого, получается, у меня пока не было.
– Моя дорогая, ты все слышала? – раздался над моим ухом голос Магды. – Из этой своры людей с оперными именами – де ла Круз, Сильверио, Толедо, Легаспи, представь себе – все же выйдет бэнд. Нужен нормальный пианист, про Тони тут и говорить нечего. А, допустим, чарльстон без клавишника – это смешно. Нет также хорошего второго трубача. И вообще это пока мартышкина свора, а не музыканты. А как тебе такое название, как «Магда-бэнд»? Во главе которого, как это ни странно – не негр, а вообще нечто принципиально иное: женщина. Впервые в истории, заметь. Ни в Чикаго, ни в Нью-Йорке женщина до таких высот не поднималась. А у тебя это будет. И как тебе наш дико сложный номер, не песня даже, а именно номер, который я своровала из одного мюзикла и записала по памяти? Там есть всякие потрясающие слова, типа «держись подальше от выпивки и джаза» – здешним жителям понравится. Это такая история в музыке, завершающаяся словами «и оба потянулись к пистолетам». Кстати, а вот как насчет пистолета, точнее, револьвера – хорошо бы в нужный момент выпалить в потолок холостым зарядом. Нравится идея?
И Магда вопросительно вздернула острый подбородок.
– О, нет, – сказала я. – «Магда-бэнд» – это отлично. Но только не выстрелы. Еще их только мне не хватало.
ГДЕ НАЙТИ ВЭЙХАЙВЭЙ
Теофилиус – единственный в мире человек, который может смотреть на тебя и радостно и грустно, и с восхищением, и с сожалением одновременно. То ли это эффект очков в угольно-черной тяжелой оправе, занимающих чуть ли не все его смуглое лицо с прямым тонким носом, то ли просто он такая вот сложная и разносторонняя личность. Последнее в любом случае верно, поскольку Тео может цитировать классиков типа Шекспира и еще бог знает кого на языке оригинала и цитировать непрерывно, если его не остановить.
– Это не книга, – сказал он, впиваясь в мое лицо круглыми глазами за толстыми стеклами. – Это альбом, и не обычный. Ручная печать литографий, вручную сшитые страницы. Где же я его видел? Хотя помню, что их всего-то было сделано штук сто. По какому-то заказу. Китайцы, танцующие с палочками? Не помню. Вот что такое львиный танец – это я могу рассказать. Дело в том, что в Китае была одна деревня, где постоянно мародерствовал лев. Из чего следует, что речь идет об очень глухом средневековье, когда в Китае было еще полно львов, слонов, носорогов…
– Тео, Тео – я интересуюсь не китайским средневековьем, а более близкими временами. Я хочу изучить вопрос про китайские тайные общества. Здесь, в Малайе.
Тео замолчал. И молчал долго, достаточно долго, чтобы я почти вспомнила, что это за история насчет танца с палочками. В ней фигурировали, кажется, какая-то рыба, сам этот танец – и тайные общества, к которым танец имел непонятное для меня сегодня отношение. Но откуда я это взяла? Из книги?
– Амалия, а тебе не кажется, что джаз все-таки веселее? – наконец отважился Тео. – Дорогая моя, что с тобой происходит? Может, тебе опять попутешествовать по свету? Послушать полгодика джаз в Нью- Йорке?
Так, симптомы повторяются. Отправить меня в далекое путешествие хотел Тамби и еще, понятное дело – Элистер. И вот – Тео.
При этом никогда еще Тео не подавал виду, что знает что-то насчет моего грустного американского опыта и моих денег – больше, чем совсем недавно знала вся полиция Пенанга. И если сейчас он эту свою осведомленность показал, значит, мой добрый друг всерьез обеспокоен за меня.
– Нет, Тео, я не уеду, – вздохнула я. – Я хочу, чтобы репутация моего заведения восстановилась. Ты же знаешь, что сначала, когда вся эта история только начиналась, клубы распустили слух… не представляю в точности, какой. Тебе виднее. Сейчас я больше не подозреваемая. Но еще не полностью свободна от этой истории. И чтобы вернуть все хотя бы в исходную точку, я должна быть здесь и действовать постепенно и уверенно. Для начала – у меня скоро будет новый, совсем новый бэнд.
Тео, возвышаясь на своем табурете надо мной и залом, где маячили черные головы, гремели и позванивали «Империалы», жадно впитывал мои слова: я сейчас сообщала ему, второму человеку в газете, массу важной информации, которая рано или поздно ему бы пригодилась. И все равно он выглядел грустным.
– А пока происходила вся эта неразбериха, я по стечению обстоятельств заинтересовалась даже не прошлым, а частично и позапрошлым веком. Тео, это же наша с тобой история, наше наследие. Я уж не говорю, что не каждый китаец понимает, как возникли в Малайе тайные общества, чем они были на самом деле… Я не говорю и о том, что именно из нашего города тайные общества начали революцию в Китае… Да и вообще, как ни странно, половина мировой истории почему-то имеет отношение к Пенангу. Что у нас за остров такой?
На смуглом лице Тео не было никакого выражения вообще – он не верил ни одному моему слову, и вновь за стеклами его очков промелькнула жалость.
– Я попросту в восторге от того, что слышу, если позволите вмешаться в ваш разговор, – раздался над моим ухом голос.
Я чуть не опрокинула табуретку:
– Господин Биланкин, как это вам удается? В прошлый раз я сидела спиной ко входу, и вы как призрак возникли у меня за спиной. Сейчас я сижу лицом, и вновь…
– А в этот раз я шел от линотипистов, бескомпромиссно контролируя работу вашего друга Тео. Ну, и вообще, есть такие люди – не могут не подобраться к кому-то из-за спины на цыпочках. Так вот, госпожа…
– Де Соза…
– Именно так… Вежливо подслушав ваш разговор, я пришел в восторг. Потому что как раз искал такого человека, как вы, который произнес бы, наконец, в этих стенах слова насчет исторического наследия колонии. А я ведь еще помню разговор с вами про памятник Лайту. Это все нам очень нужно. Вы умеете писать?
– В целом да, – осторожно отозвалась я.
– Ну, я понял, о чем вы. Но мы вам поможем. Дело тут знаете в чем? Я узнаю в вашей речи так хорошо мне знакомый оксфордский академический акцент. Не акцент высшего класса общества, а такой… как у меня. И это вселяет надежду на то, что вы все сможете. Говорят, во всем городе нет человека, равного вам по знанию истории этих мест?
– Ну, равные – есть, целых двое…
– Да, но вы-то здесь, а их в данный момент здесь нет. А вы знаете, что у нас очень респектабельные гонорары для людей, способных написать что-то особое?
– Оу? – округлила я глаза, чуть не сказав «оу, шьен». У Тео лицо не дрогнуло, и я еще раз подумала о странной особенности нашего города: одни люди – допустим, все до единого выходцы с Цейлона – знают что-то очень хорошо, но информация об этом не попадает даже выходцам из тамильского Мадраса, не говоря уж о китайцах или англичанах.
Тео и в голову не придет рассказывать своему боссу про меня и мои деньги. Даже если тот попросит.
– А проблема вот в чем, госпожа де Соза: наши читатели – англичане, живущие и работающие здесь.
