Гай.
Когда мы выехали на возвышенность за городом, ветер ударил в машину сбоку и чуть не перевернул ее.
— Хорошо, что нас сдувает от моря, — сказал Гай.
— Да, — сказал я. — Где-то здесь утонул Шелли.
— Это случилось в Виареджио, — сказал Гай. — Ты помнишь, зачем мы приехали в эту страну?
— Да, — сказал я, — но у нас ничего не вышло.
— Сегодня вечером мы ее покинем.
— Если успеем проскочить Вентимилью.
— Посмотрим. Мне не хочется ехать вдоль берега ночью.
Было чуть за полдень, начало проглядывать солнце. Море внизу было синим, покрытым белыми барашками, бегущими к Савоне. Сзади, за мысом, синие и бурые воды смешивались. Впереди к берегу направлялся грузовой пароход.
— Генуя все еще видна? — спросил Гай.
— О да.
— Вон тот большой мыс должен скрыть ее из виду.
— Мы еще долго будем ее видеть. Пока я вижу даже мыс Портофино, что за ней.
Наконец Генуя исчезла из поля зрения. Я оглянулся — сзади было только море; внизу, в бухте, — линия берега с рыбацкими лодками; наверху, на склоне холма, какой-то городок, а дальше по всему побережью — мысы.
— Пропала, — сказал я Гаю.
— О, она давно пропала.
— Этого нельзя было сказать наверняка, пока мы не отъехали достаточно далеко.
Мы увидели дорожный знак, предупреждающий об S-образном зигзаге и Svolta Pericolosa[9]. Дорога обогнула мыс, и ветер задул сквозь щель в неплотно прилегающем ветровом щитке. Внизу вдоль берега тянулся плоский мыс. Ветер высушил пыль, и она стала лететь из-под колес. На прямом, участке пути мы обогнали фашиста на велосипеде, тяжелый револьвер в кобуре висел у него на поясе сзади. Велосипедист двигался по середине дороги, и нам пришлось его объехать. Когда мы поравнялись, он поднял голову и посмотрел на нас. Впереди показался железнодорожный переезд, и, когда мы приблизились, шлагбаум опустился.
Пока мы ждали, подкатил фашист на велосипеде. Поезд проехал, и Гай завел мотор.
— Стойте, — крикнул сзади велосипедист. — У вас номер заляпан грязью.
Я вышел из машины с тряпкой. Номер я чистил после обеда.
— Цифры вполне можно разобрать, — сказал я.
— Вы так думаете?
— Посмотрите сами.
— Я не могу их разобрать. Номер грязный.
Я протер номерной знак тряпкой.
— А теперь?
— Двадцать пять лир.
— Что? — сказал я. — Цифры видны. Во всем виновато состояние дорог.
— Вам не нравятся итальянские дороги?
— Они грязные.
— Пятьдесят лир. — Он плюнул на дорогу. — У вас грязная машина, и вы сами тоже грязные.
— Хорошо. Только дайте мне квитанцию с вашей подписью.
Он вынул книжку бланков, заполнил обе части квитанции, край оторвал и отдал нам, оставив себе корешок, который держал так, чтобы я его не видел.
— Езжайте, — сказал он, — пока ваш номерной знак снова не запачкался.
После наступления темноты мы ехали еще два часа и провели ту ночь в Ментоне, городок выглядел очень веселым, чистым, миленьким и вполне нормальным. Мы проехали от Вентимильи до Пизы и Флоренции, через Романью в Римини, потом назад: через Форли, Имолу, Болонью, Парму, Пьяченцу и Геную обратно в Вентимилью. В целом путешествие заняло всего десять дней. Естественно, за такой короткий срок у нас не было возможности увидеть, что происходит со страной и людьми.
6. ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ
— Как дела, Джек? — спросил я.
— Ты видел этого Уолкотта? — сказал он.
— Только в гимнастическом зале.
— Ну, — сказал Джек, — надо, чтобы мне повезло, а то его так не возьмешь.
— Он до тебя и не дотронется, Джек, — сказал Солджер.
— Хорошо, кабы так.
— Он в тебя и горстью дроби не попадет.
— Дробью пускай, — сказал Джек. — Дроби я не боюсь.
— А в него легко попасть, — сказал я.
— Да, — сказал Джек, — он долго не продержится на ринге. Не то что мы с тобой, Джерри. Но сейчас хорош.
— Ты его обработаешь одной левой.
— Пожалуй, — сказал Джек. — Может быть, и так.
— Разделай его, как ты Ричи Льюиса разделал.
— Ричи Льюис, — сказал Джек, — этот жмот[10]!
Мы все трое, Джек Бреннан, Солджер Бартлет и я, сидели у Хэндли. За соседним столиком сидели две шлюхи. Они уже порядком накачались.
— Жмот, — говорит одна. — Ишь ты! Ты как сказал, дубина ирландская? Жмот?
— Да, — говорит Джек. — Именно.
— Жмот, — говорит она опять. — Уж эти ирландцы! Чуть что, так сейчас ругаться. А сам-то!
— Не связывайся, Джек. Пойдем.
— Жмот, — говорит она. — А ты, герой, хоть раз в жизни угостил кого-нибудь? Жена тебе небось каждое утро карманы наглухо зашивает. А туда же, жмот! Тебе от Ричи Льюиса тоже попало!
— Да, — сказал Джек. — А вы как — ни с кого денег не берете?
Мы вышли. Джек всегда был такой. За словом в карман не лазил.
Джек проходил тренировку на ферме у Дании Хогана в Джерси. Место там красивое, но Джеку не нравилось. Он скучал без жены и детей и все время ворчал и злился. Меня он любил, и мы с ним ладили. Хогана он тоже любил, но Солджер Бартлет скоро начал его раздражать. Шутник может здорово надоесть, особенно если шутки его начинают повторяться. А Солджер все время подшучивал над Джеком, все время отпускал шуточки. Не очень забавные и не очень удачные, и Джека это злило. Бывало, например, так: Джек кончал работать с тяжестями и с мешком и надевал перчатки.
— Поработаешь со мной? — спрашивал он Солджера.
— Ладно. Ну, как с тобой поработать? — говорил Солджер. — Вздуть тебя, как Уолкотт тебя вздует? Посадить тебя разок-другой в нокдаун?
— Валяй, — говорил Джек. Но это ему не нравилось.
Раз утром на прогулке мы зашли довольно далеко и теперь возвращались. Мы делали пробежку три минуты; потом ходьба — одну минуту. Потом опять пробежка. Джека нельзя было назвать спринтером. На ринге он двигался быстро, когда бывало нужно, но бегать не умел. Во время ходьбы Солджер только и делал, что высмеивал Джека. Мы поднялись на холм, где стояла ферма.
