– Вы пас?
– Да.
– Почему?
– Ищу принцессу, – сказал Хенрик с улыбкой. – Может быть, попадется.
Женщины стали взбираться на машину.
– Дамы на колени! – крикнул Чесек.
– Пани Анна!
– Спасибо, мне хочется постоять.
– Пани старше!
– Барбара, если вы так любезны. Пожилая села Чесеку на колени.
– Очень приятно, – сказал он, не скрывая своего удивления. – Меня зовут Чесек.
Послышались имена: Хонората, Зося, Янка, Зося, Янка, Хонората. Он не запомнил, кого как звали, слышал, что Рудловский по очереди представляет их.
– А это Хенрик, – услышал он и поклонился.
Янка, Зося, Хонората – какая разница? Он видел только формы, выпуклости – единственное, что у них осталось от его идеала женственности.
– Не хотите таблетку? – спросил Рудловский чернявую. – Против морской болезни.
Машина доехала до развилки и свернула в лес. Она двигалась по тенистому коридору в лучах солнца, пробивающихся сквозь кроны деревьев. И пахло по-настоящему. Не пожаром, не хлоркой и падалью, а лесом, живицей, грибами, мохом, волосами молодой девушки. «Я был прав, – подумал Хенрик, – останусь в лесу». Он стоял, опираясь о крышу кабины, ощущая возле своей руки руку печальной женщины в лагерной куртке. Она задумчиво смотрела вперед, ветер развевал ее короткие волосы, гладил лоб и вздрагивал на ресницах. Она закрыла глаза, словно желая что-то вспомнить, вызвать какую-то картину.
– Пахнет, – сказал Хенрик. Она кивнула, не открывая глаз.
– Вы могли бы жить в лесу? – спросил он.
– Нет. Мне было бы страшно.
4
Грузовик подъехал к брошенной бензоколонке. Дальше дорога отрывалась от деревьев и входила в извилистую каменную улочку, состоящую из нескольких десятков двухэтажных домов. Палисадник перед ближайшим из них зарос сорняками, крапива поднялась высоко и доставала до ставней.
– Заглушить? – спросил Смулка. Шеф, должно быть, сказал «да», потому что мотор замолк и стало тихо. Мелецкий спрыгнул на мостовую, крикнул: «За мной!» Хлопнула дверь. Все стали слезать с машины. Рудловский обхватил чернявую (Зося? Хонората?). Чесек принял на себя седую Барбару. Анна спрыгнула, осмотрелась, несколько раз втянула носом воздух, но не могла угадать запах.
– Это мята, – попробовал помочь ей Хенрик.
– И плесень, – добавила женщина.
– Все? – спросил Мелецкий.
– Все.
– Ну тогда за мной, марш, – повторил он команду.
– Пан начальник, – сказал Смулка, кланяясь перед окошком бензоколонки. – Налей, пан, скорее, высшего сорта…
Он начал качать. Аппарат затрещал. Потом что-то захрипело, раздалось бульканье, как при полоскании горла, и из трубы брызнула струя бензина. Все улыбнулись.
– Спасибо, – сказал Смулка. – Сдачи не надо.
Они шли по улице не спеша, от дома к дому, от витрины к витрине. Витрины были пустые, запыленные, у некоторых опущенные жалюзи, но вывески объясняли, что за ними скрывается.
– «Спортварен», – прочитал Прилизанный. – Я возьму себе костюм! – воскликнул он радостно.
– Вы играете в теннис? – спросила седая. – В свое время, – ответил он небрежно.
– Тогда устроим матч, – предложила Барбара. – Я покажу вам класс.
Рудловский вломился в аптеку.
– Вы знаете, – признался он Хенрику, когда вышел оттуда, – у них прекрасные препараты, я думал, что найду там противозачаточные средства, вечером пригодились бы.
Сначала все разговаривали тихими голосами, словно боясь кого-то разбудить, вдруг Чесек запел по- тирольски, ответа не последовало, никто не возмутился, никто не крикнул: «Мауль хальтен, ферфлюхте швайне!» Тогда Чесек крикнул:
– Гуляй душа! Чего, б…., стесняться!
– Заткни глотку! – крикнул шеф. – Не выражайся при женщинах.
Барбара рассмеялась.
Их голоса звучали свободно между стенами – весь городок наш, что бы здесь сделать – может,
