клиентов на бирже! Она сбежала, потому что невмоготу стало ждать, когда же ты наконец сообразишь, что пора просохнуть...
— Пенни!
Гневный монолог был прерван миссис Филипс, появившейся в гостиной вместе с еще одним существом женского рода — очевидно, второй Мариной сестрой. Папа между тем смирно сидел на стуле, посасывал свой «хайбол», кротко поглядывал в окно, умиротворенно созерцая свою недвижимость и пропустив мимо ушей то, что родная дочь выказалась о нем резко и прямо. Должно быть, это было не впервые.
— Наша Пенни сегодня встала не с той ноги, — объяснил он мне. — Ты ведь, кажется, в клуб собиралась? Ну и иди себе. Нам с мамой хотелось бы поговорить с этим джентльменом.
— Мне бы тоже, — расплылась она в улыбке и показала мне язык. — И не только поговорить. Да и мама, ручаюсь тебе, не прочь...
— Пенни, по-моему, тебе пора идти.
Пенни пожала плечами, взглянув на мать со всем превосходством неискушенности, подняла с полу сумку и раздавила в пепельнице окурок.
— Чрезвычайно, чрезвычайно рада была познакомиться с вами, сэр. Мы непременно, непременно должны с вами увидеться еще.
Она направилась к дверям, а сестра ее — за нею следом. Она была на несколько лет моложе Пенни, еще не достигла возраста, когда пококетничать с гостем кажется делом более важным, чем опоздать в бассейн. Ничего, придет время, и она своего не упустит. Пенни ее вразумит и наставит. Если сама не отвалит из родового гнезда.
Когда парочка скрылась, папаша произнес:
— Ну, сэр, как вы уж, наверно, догадались, я — Джозеф Филипс. А вы, позвольте узнать...
— Меня зовут Джек Хейджи, я — частный детектив из Нью-Йорка. — Надо было отредактировать миллеровскую историю, чтобы она прозвучала не так нелепо. — Некий джентльмен по имени Карл Миллер, уверяющий, что знаком с вами, сказал мне, что ваша дочь Морин была похищена одним человеком или группой лиц, ранее живших в вашем городе. Заранее прошу извинить, если придется сообщить вам сведения, которые вам неизвестны и которые покажутся вам недостоверными. Упомянутый Миллер дал мне список лиц, которые... э-э... были интимно близки с вашей дочерью. Он полагает, есть связь между ними и ее недавним исчезновением. Он нанял меня и дал задаток, поручив вернуть ее домой или, по крайней мере, удостовериться в том, что она жива.
— Ну а мы-то тут с какого боку? — спросила миссис Филипс, и ее чадолюбие, сделавшее бы честь самой Медее, тронуло меня до глубины души. Сухощавая, подтянутая, с острым птичьим лицом, она холодно смотрела на меня, ожидая ответа.
— Я надеялся, что вы сумеете пролить свет на эти загадочные обстоятельства. Как вы считаете, вашу дочь похитили?
— Конечно, нет! Вы и сами так не считаете!
— Тем не менее... Вы уполномочивали Карла Миллера заниматься этим делом?
— Я ему говорила, что он может делать все, что ему заблагорассудится. Он прибежал сюда, орал тут и бесновался, грозился всех поубивать. Все сначала... Мне это надоело задолго до того, как Мара ушла. Я и сказала: если ему нужно, пусть сам ее и ищет.
— А как понимать «все сначала»? — спросил я.
— Она имела в виду... — начал было папаша, но миссис Филипс оборвала его:
— Пожалуйста, не суйся не в свое дело! — И продолжала, уже обращаясь ко мне: — Карл и Мара беспрерывно ссорились. И по телефону, и когда ходили по магазинам или в ресторан, но больше всего — здесь, в этой комнате. — Что ж, это я мог понять: гостиная просто предназначена была для скандалов, а Мара, как и ее мамочка, предпочитала залы с хорошей акустикой. — Куда бы и с кем бы она ни пошла, а случалось это довольно часто, Карл прибегал сюда и устраивал мне сцены по поводу моей безнравственной дочери. А когда она однажды не вернулась, терпение мое лопнуло. Я выставила его вон.
Я продолжал задавать родителям вопросы, стараясь подобраться к истокам. Похоже, что и Миллер, и сержант Эндрен были правы: Мара действительно была совершенно шальная девка, настоящая оторва. А папа с мамой то ли отличались редкостным скудоумием, то ли просто привыкли к тому, что ее взбрыки известны всему городу и пытаться скрывать их — дело гиблое. Короче говоря, они подтвердили многое из того, что мне уже было известно.
Чета Филипсов терпела толстого Миллера, ибо надеялась: он сумеет как-то утихомирить их девочку, благотворно на нее воздействовать. В итоге Мара получила кучу подарков, Миллер же испил свою горькую чашу до дна. В один прекрасный день папа с мамой вдруг спохватились, что дочурка их уже довольно давно не ночует дома, в девичьей своей постельке, и кого-то из них тогда осенило: может быть, она и вовсе не придет. Миссис эта мысль только обрадовала, мистера — скорее огорчила.
— Мистер Хейджи, я прошу вас найти Мару. Вовсе не обязательно притаскивать ее домой за волосы, и вообще обойдемся без драм. Но сделайте то, о чем с вами договорился Карл. То есть найдите и дайте нам знать, что она жива-здорова.
Папаша произнес весь этот монолог, удаляясь от меня в угол гостиной. Там он присел к столу и выписал мне чек.
— Вот, — сказал он, вернувшись к нам и вручая мне его. — Это в дополнение к тому, что дал вам Карл. Сообщите мне, где находится Мара, и будем считать, вы отработали эти деньги.
Я кивнул, а он погрузился в кресло-качалку. Усилия, которых потребовали его действия, а главное — принятие решения, совершенно вымотали его. Я поблагодарил и сказал, что постараюсь сделать все возможное. Папа Филипс, по-прежнему находясь в состоянии легкого шока, тоже сказал мне «спасибо» и попросил жену проводить гостя. Покидая гостиную, я слышал характерный звук: он сбивал себе очередной «хайбол».
Я рад был убраться отсюда. В доме почти физически чувствовалась паника. Папа с мамой отлично изображали полнейшую свою незаинтересованность судьбой Мары, но подспудный ужас преследовал их по пятам, как пуэрториканцы преследуют своих кровников, парализовывал их, как забастовка транспортников — город.
Они мне не понравились. Типичнейшее порождение восьмидесятых, остатки тех, на кого внезапно свалились дурные деньги, которыми неизвестно как распорядиться. Не понравились. Ни эта сухопарая стерва, которая с наслаждением бы меня кастрировала, ни ее доченьки, которые подавали бы ей бритву, ни эта пьянь, бесформенным кулем осевшая в кресло. Будь он мужчиной, все могло бы повернуться по-другому. Будь он мужчиной, рождались бы у него не одни дочери. Впрочем, не думаю, что, случись тут сынок, жизнь в доме Филипсов наладилась бы.
Тем временем мы дошли до входных дверей, и тут миссис Филипс, быстро оглянувшись через плечо, протянула руку и сказала:
— Отдайте!
— Что отдать? — спросил я. — Клянусь, я не успел вынести ваше фамильное серебро.
— Вы знаете, о чем я, — и я действительно знал. — Отдайте.
— А почему, собственно?..
— Потому, что тогда мне не придется звонить в банк, чтобы остановить выплату. Взгляните на чек: вкладом могут распоряжаться только оба супруга вместе. Пожалуйста, не нарывайтесь на неприятности.
Мне было в высшей степени плевать, значилась на чеке ее фамилия или нет. Я вытащил бумажку из кармана и крепко держал ее.
— Вы что, не понимаете? — спросила она и обеими руками сделала этакое волнообразное движение. — Это же все не наше. Выплата ссуды за дом просрочена. Вообще ни за что не заплачено. И если он не «просохнет», как метко выразилась наша Пенни, и не устроится на работу, сюда придут и вынесут все до нитки. Отдайте чек. Так хоть не придется кормить лишний рот, а с Мариными вкусами это выходит слишком накладно.
Я скомкал бумажку и сунул ее в протянутую руку. Я поблагодарил ее за содействие примерно так, как мы бросаем «спасибо» пареньку на заправке, когда тот протирает нам ветровое стекло шершавой, жесткой, сухой тряпкой. Поблагодарил и пошел к машине.
