внешностью и незапоминающимися лицами, которым удавалось убедить зрителя в своей неотразимости и оригинальности.
– Ширли была странной девушкой, – задумчиво проговорила Хэзел. – Неплохой актрисой, но в определенных пределах. Мы часто вместе обедали после занятий. Она жила недалеко от меня. Ширли нельзя было назвать счастливой. Я удивилась, когда она пропала. Она очень серьезно относилась к театру, и мне показалось странным, что она вдруг стала пропускать занятия. Позже нам сообщили, что найдена ее машина, а Ширли покончила с собой. Это меня тоже несколько удивило. А потом я подумала и поняла, что ничего странного нет.
Я тупо смотрела на Хэзел, сочувствуя полицейскому, который снимал с нее показания, – Хэзел можно допрашивать целый день и не получить ни малейшего представления о человеке, которого она описывает. Похоже, она сама не знала, что представляла собой Ширли Лоуэлл.
– Какая она была? – спросила я. Интересно, что Хэзел ответит.
– Ширли неплохо играла, но, как я уже сказала, у нее был не очень большой диапазон.
– Я имею в виду как человек, а не как актриса, – мягко уточнила я.
Этот вопрос поставил Хэзел в тупик. После некоторого раздумья она ответила:
– Хороший человек. С ней было легко. Амбициозная. Думаю, именно поэтому у нее был роман с Филипом. На самом деле мужчины ей не нравились. Она пошла на это, потому что так лучше для карьеры. А не потому, что ей хотелось.
Я не отрываясь смотрела на нее:
– Ты все это время знала, что у Ширли был роман с Филипом?
– Ой, нет. То есть я даже сейчас в этом не уверена. Но так считают полицейские. Они спрашивали, говорила ли она когда-нибудь о нем, но я не помню.
Вот этому я ничуть не удивилась – трудно представить, что кто-то станет поверять Хэзел свои душевные секреты. Я невольно задумалась о личной жизни самой Хэзел. Сексуальности она лишена напрочь – настоящая амеба, размножающаяся делением. Всю свою страсть Хэзел приберегает для сцены.
– Но разумно предположить, что Ширли могла с ним встречаться, – продолжала Хэзел. – Она была очень похожа на Фиалку.
Я тут же вспомнила слова Марджери о том, что фотография Ширли напомнила ей кого-то. Вероятно, Фиалку. У Филипа Кэнтли, похоже, имелась склонность к определенному типу женщин.
– Она тоже очень хорошо одевалась, – добавила Хэзел. – Но не так, как Фиалка. Фиалка всегда выглядит как кинозвезда. – Все это она говорила без малейшего намека на злобу или зависть. – Я очень рада, что мы с Фиалкой будем играть в «Кукольном доме». Мне кажется, Нора у нее хорошо получится.
– А тебе самой не хотелось бы сыграть Нору?
– Еще бы! – У нее загорелись глаза. – Эта роль дает такие возможности… Но я буду ее дублершей. К тому же Кристину тоже интересно играть. Это правильно, что Нору дали Фиалке. Меня ведь пока никто не знает. Когда-нибудь я тоже ее сыграю, – заявила она с такой уверенностью, что я не усомнилась в ее словах.
Тут раздался стук, и, не дожидаясь ответа, кто-то приоткрыл в дверь. В гримерку просунулась голова Бена.
– Как ты, Хэзел? – ласково спросил он, дружески кивнув мне. – Я подумал, что, раз уж на меня возложены обязанности директора, надо зайти узнать, как у тебя дела.
– Все отлично, спасибо.
– Тогда хорошо. – Бен вошел. – Ты из тех героев, что выйдут на сцену даже с переломанной лодыжкой. Привет, Сэм. Тоже с миссией спасения?
Я вытянула ноги:
– Да, но миссия оказалась короткой. Сидим вот, болтаем.
– Очень мило с вашей стороны, – сказала как всегда невозмутимая Хэзел. – Но правда, со мной все в порядке. Смотрите, почти ничего не видно. – Она откинула голову и показала царапину. Возле правого глаза виднелся красноватый след. – Не понимаю, зачем подняли столько шума. Наверно, всем просто хотелось выпустить пар.
– Ну, это можно понять. Атмосфера не самая приятная. Повсюду трупы, полиция шастает. Я сам сегодня утром давал показания. Было довольно страшно, хотя мне и не в чем признаваться. Но все равно чувствуешь себя неприятно, тут ничего поделаешь. Я уже был готов сознаться в том, что таскал шоколадки с прилавков в четырнадцать лет.
– Думаю, что в полиции все себя чувствуют одинаково неуютно, – заметила Хэзел. – Именно поэтому Фиалка была так взвинчена. Ей сегодня тоже пришлось туда идти.
– А о чем тебя спрашивали в участке? – спросила я Бена.
– А, обычные вопросы. Ничего неожиданного. – Он привалился к стене и сунул руки в карманы. Очки сползли на кончик носа. Бен, как и Мелани, одевался нарочито невзрачно, точно они специально договорились о том, что режиссера не должно быть видно – только слышно. Потрепанные вельветовые штаны плохо сидели на его коренастой фигуре, заношенный свитер напомнил мне моего приятеля Тома, уехавшего путешествовать по Индии со своей чудовищной подружкой.
– Спрашивали, где я находился в тот момент, когда Филип покончил с собой, и тому подобное, – сказал Бен. – Я мог ответить лишь, что, видимо, ехал куда-то в Энджел, в семьдесят третьем автобусе… Слыхал ли я что-нибудь об отношениях между Ширли Лоуэлл и Филипом – на это я тоже ответил «нет». Я же пришел в «Кросс» где-то через год после того, как она пропала, и, хотя мы с Филипом неплохо ладили, он вряд ли признался бы мне, что кого-то задушил, согласитесь.
– Так ты считаешь, что это он ее задушил? – с любопытством спросила я.
Бен проводил с Филипом немало времени и, наверное, знал его лучше многих.
– Да. – Бен взглянул на меня ясными карими глазами, и мы впервые встретились взглядами. – С Филипом творилось что-то странное. Раньше я не мог точно сказать, что именно, но чувствовал – что-то не так.
– И ты думаешь, что…
– Мне надо идти, – сказала Хэзел, вставая. – ММ будет проводить инструктаж.
Мы вышли в коридор и тут же оказались в толпе актеров, вываливших из гримерок уже в обычной одежде. Лица некоторых блестели от кремов, другие успели аккуратно накраситься. Все шли вниз, к сцене. Когда мы проходили мимо большой гримерной на первом этаже, дверь резко распахнулась, и в коридор пулей – а точнее сказать, бомбой – вылетел Билл.
– Дорогуша моя, ты что, решил бросить меня здесь одного? – жалобно крикнул ему вслед Хьюго. – У тебя осталось немного туши над левым глазом. Разреши мне ее стереть!
Не удержавшись от искушения, я отделилась от актерской толпы и прошмыгнула в открытую дверь. Хьюго, закинув ногу на стол, завязывал шнурок. В узкой черной водолазке и брюках в черно-синюю клетку он выглядел неотразимо.
– Привет, дорогая! – воскликнул он, завидев меня. – Мне сказали, что ты здесь. Заходи. Нет, подожди, Билл уже ушел? Ну, бог с ним.
Он усадил меня к себе на колени и очень тщательно поцеловал.
– Роскошно выглядишь. – Он пригладил прядь волос, упавшую мне на лицо. – М-м… мне нравится целовать тебя перед зеркалом. Очень эротично. Мне всегда хотелось повесить зеркало над кроватью.
Мы посмотрели на свое отражение. Хьюго уткнулся подбородком в мои локоны; у обоих до безобразия самодовольные физиономии.
– Могу повесить, если у тебя есть зеркало, – предложила я, кусая его в шею.
– Я уже забыл, какая ты мастерица, – сказал Хьюго, разглядывая мою ладонь. – Пока не увидел эти несчастные израненные лапки. Ты должна неделю спать в льняных перчатках с холодным кремом. После того как повесишь зеркало. Мне нравится эта идея. – Он сунул руки мне под футболку. – Как всегда, проблема состоит в том, – продолжал Хьюго, уткнувшись носом мне в грудь, – чтобы определить, чего мы хотим в первую очередь…
В дверь постучали.
– Хьюго! – раздался нервный голос одной из ассистенток помрежа. – Все ждут тебя на сцене.
– Черт! – выругался Хьюго. Я поправила футболку и сползла с его колен. – «Бедствия Памелы»,
