Глава двадцать пятая
– Не могу в это поверить! – воскликнула Софи примерно в семнадцатый раз за вечер. – Бен! Просто в голове не укладывается! Он был таким… милым!
Все закивали. Прошло два дня после драматической схватки с Беном. Небольшая компания актеров и тех, кто участвовал в работе над постановкой, собралась в кондитерской «Блаженство», чтобы выпить капуччино с круассанами. Я заказала себе с сыром и помидорами, но аппетита не было. Разумеется, скоро все утихнет, но лучше бы меня пристрелили, а уже потом отправляли на живодерню.
Софи нежно, будто перышком, прикоснулась к моему синяку, который постепенно принимал приятный бледно-зеленый оттенок с желтыми прожилками.
– Я принесла тебе пластырь, – добавила она. – Действует отлично. Намочи немного и приложи. Поверить не могу, что этот негодяй мог тебя ударить.
– Я первая начала, – честно призналась я. – По-моему, сломала ему нос.
Софи быстро отдернула руку, словно я могла ее укусить. Салли смотрел на меня с ужасом. Мэттью поперхнулся капуччино.
– Сэм у нас героиня, – сказала Мелани. Лишь ее да Фишера не испугало мое чудовищное признание. – Сэм, я понимаю, было бы уже чересчур – спрашивать тебя, кто устраивал розыгрыши. Хотя вряд ли это можно назвать розыгрышами, потому что совершенно не смешно.
Чтобы выиграть время, я помешала кофе, зацепила ложечкой немного молочной пены и принялась наблюдать, как она растворяется в воронке шоколадной крошки.
– Совершенно уверена, что это сделала Табита, – сказала я в конце концов. – Но у меня нет доказательств. Я уверена, что она во всем сознается, а потом устроит сцену покаяния. Просто скажите ей, что знаете, кто проделывал все эти шутки. В принципе, ей безразлично, какую именно идиотку строить, главное, чтобы зрители были. Должно быть, актерский синдром Мюнхгаузена.
– Но зачем портить собственный трос? – удивился Фишер. – Понимаю, что Табита отчаянно нуждается во внимании, но это уж совершенно неправдоподобный мазохизм. Не могу поверить, что кто-то может сам себе такое сделать.
– Это верно, – согласилась я. Никогда не сомневалась в том, что Фишер очень умен. – Табита делала только мелкие пакости. Сообщения на автоответчике, антигистамины – она не хотела рисковать. Точно так же, как ее вечные обмороки. Только для того, чтобы выставить Фиалку в дурном свете и оказаться в центре внимания. Табита никому не хотела причинить вреда – и меньше всего себе самой.
– Ты хочешь сказать, что трос испортила не Табита? – спросила Мелани.
– Нет. Сначала я думала, что она. А потом, когда мы все собрались на галерее над сценой… Помните, как она тоже пришла посмотреть?
Мелани кивнула.
– Мы начали дурачиться, и вдруг я услышала, как что-то упало на пол. В тот момент я ни о чем не подумала. А потом Бен нашел заколку и решил, что она моя. На самом деле это была заколка Фиалки. Непонятно, как она туда попала. Фиалке незачем подниматься на галерею…
Я взглянула на Софи – та уже все поняла. Она смотрела на меня с мольбой.
– Ты хочешь сказать, что Фиалка?.. – выразила общую мысль Мелани.
– Нет. – Краем глаза я заметила, что Софи тотчас расслабилась. – Не могу себе представить, чтобы Фиалка могла сделать такую глупость – лезть с бриллиантовой заколкой по трапу, чтобы испортить трос Табиты. Подозревать Фиалку было бы крайне некомпетентно с моей стороны. Видимо, пока мы были наверху, Табита зашла в гримерку к Фиалке, взяла заколку и незаметно подбросила ее на пол. Если бы заколка валялась на галерее с самого начала, мы бы сразу ее заметили. У рабочих глаз наметанный, не говоря уже о Базе и Стиве, которые помешаны на чистых полах. Кто-нибудь непременно нашел бы заколку перед началом спектакля. Трудно вообразить, что она могла пролежать там полчаса никем не замеченная.
– Но это не значит, что трос испортила не Табита, – возразил Мэттью. – Мысль подкинуть заколку могла прийти ей в голову позже.
– Перестань! – нетерпеливо сказала я. – Испортить свой трос – значит выставить Фиалку в дурном свете и приятно провести время, наслаждаясь всеобщим сочувствием. Но дело в том, что Табита подкинула бы заколку заранее. Она и стащила ее только потому, что решила, будто пакость ей устроила Фиалка – как месть за антигистамины и сообщение на автоответчике. Табита не могла рассказать о своих подозрениях, иначе ей пришлось бы сознаться в собственных проделках. Но ей очень хотелось выставить виноватой Фиалку. Значит – заколка. Не самый сильный ход, но попробовать стоило. – Я взглянула на Мелани. – Скажите Табите, что вам все известно, и она тут же расколется, я уверена.
Я отхлебнула кофе. Тот совсем остыл. Наплевать. Полный распад личности. Я опустила голову, уставилась на свой круассан и несколько секунд пялилась на него в изумлении, не понимая, что делает здесь этот предмет.
Когда я сказала, что Табита расколется, Мэттью немного побледнел. Но, если Хэзел права и его флирт с Табитой продолжался недолго, ему не о чем беспокоиться. Мелани не обратит внимания на интрижку своего помощника. К тому же ему придется быть осторожным, а режиссерскому дружку это не помешает. Я подумала о нас с Хьюго и с отвращением отпихнула круассан, будто он имел к нам какое-то отношение. О Хьюго никто не упоминал: все знали, что мы поссорились.
– Но кто же тогда испортил трос Табиты, если не Фиалка? – не унимался Фишер.
– Не знаю, – солгала я. – Но я уверена, что это больше не повторится. Вам не стоит об этом беспокоиться, ММ.
– Почему? – Мелани сверлила меня взглядом. Я посмотрела на сидевшего рядом с ней Мэттью. Он чувствовал себя очень неуютно.
– Инстинкт. Но уж можете мне поверить.
– Это сделал Пол? – жестко спросила она.
– Я уверена, что это он оставил на автоответчике сообщение от лица Мэттью, – уклончиво ответила я. – Он любил Фиалку не больше, чем Табита. Но я не знаю, кто испортил трос.
Мой ответ Мелани, разумеется, не удовлетворил, но я не собиралась больше ничего говорить. Фишер вздернул брови чуть ли не до макушки. Салли заказал себе еще одну чашку кофе. Он вел себя очень странно – не сказал ни единого слова за все то время, что мы сидели в кафе.
– Ну хоть с этим разобрались, – произнес наконец Фишер, заметив, что я хочу сменить тему. Он задумчиво оглядел всех, потом сжал в руках ладонь Салли. – Слава богу, что с убийствами тоже покончено. Не нужно никакого разбирательства.
– Бена уже отключили? – спросила я.
– Нет, но, наверное, скоро, – сказала Мелани. – Марджери говорит, что его родители собираются принять решение сегодня.
Все задумались. Как я и предполагала, Бен, удирая от погони, поехал прямо к Хэзел. Последняя попытка броситься к ее ногам: смотри, что я сделал, – ради тебя я готов убивать и убивать. Что было дальше, точно не известно, но, очевидно, реакция Хэзел оказалась не совсем той, на которую он рассчитывал. Бен вколол себе еще две дозы, доведя количество инсулина в крови до двадцати международных единиц – того количества, которое убило Филипа. Но Бен не умер. Хэзел действовала быстро. Осознав, что происходит, она влила ему в горло целую бутылку кока-колы, надеясь нейтрализовать действие инсулина сахаром. Хэзел всегда была очень практичной девушкой. Но к тому времени Бен уже погружался в кому. В результате, когда прибыли полицейские и вызванная Хэзел «скорая помощь», Бен превратился в растение. Хэзел не знала, что сахар не способен полностью остановить процессы, сопутствующие инсулиновой коме. У Бена начались необратимые повреждения головного мозга.
– Как Хэзел? – спросила я.
– Как зомби, – вздохнула Мелани. – Но на сцене – лучше, чем раньше.
– Мне теперь будет крайне неловко работать с ней, – заметил Фишер. – Я понимаю, что она сама
