Теперь Магьер дышала так тяжело, как будто страх и усталость разом обрушились на нее. Лицо ее, прежде искаженное гневом, прояснилось, в глазах металось смятение.
— Лисил! — жалобно позвала она, словно и не видела, что полуэльф стоит перед ней. И обмякла, почти рухнула на колени. Сабля в ее руке глухо стукнула о землю.
Лисил заколебался. Сердце его сжималось от неведомого прежде страха. Одно смертельно опасное существо только что бежало из лагеря, другое он несколько лет легкомысленно считал своей напарницей. Лисил видел, как нечеловечески силен и быстр был, казалось, обыкновенный нищий мальчишка, с какой яростью бросался на пришельца миролюбивый обычно Малец. И еще он видел, как женщина, которая так долго была его единственной спутницей, почти другом, встала после удара, который любого человека поверг бы в беспамятство, встала и…
Магьер тяжело качнулась вперед, головой едва не касаясь земли. Она выронила саблю и теперь правой рукой упиралась в землю, не в силах развернуться, чтобы принять более удобную позу.
Лисил никогда прежде не прикасался к ней, разве что в шутливых стычках при дележе денег. При мысли о том, что сейчас надо подойти к Магьер, у него все похолодело внутри. Повинуясь инстинкту, он вскинул арбалет и навел его на Магьер.
Сколько раз она не спала, когда он упивался до бесчувствия? Сколько лет он пробавлялся мелким воровством и карточной игрой, пока по ошибке не попытался стянуть ее кошелек? Кто еще в его бестолковой жизни предлагал ему вместе воплотить свою мечту, пусть даже для него и не такую уж желанную? А еще — никогда прежде он не видел, чтобы Магьер нуждалась в помощи.
Отшвырнув арбалет, Лисил бросился к девушке и успел подхватить ее, прежде чем она обессиленно рухнула на землю. Магьер оказалась на удивление тяжелой, и он сам едва не опрокинулся на спину. Тогда Лисил осторожно сел, и девушка, уткнувшись лицом ему в грудь, навалилась на него.
— Я здесь, не бойся, — пробормотал он, одной рукой опираясь о землю, чтобы не упасть самому, а другой обнимая Магьер за плечи. — Не бойся, все хорошо… все уже хорошо.
Лисил сознавал, что это ложь. С Магьер происходит что-то очень нехорошее, да и самому себе он вряд ли сможет солгать. Что же дальше? Очнется ли она к утру, станет ли хоть когда-нибудь прежней?
Горячка боя теперь прошла, и он вдруг почувствовал, что совершенно продрог. Магьер тоже дрожала всем телом, а потом теснее приникла к нему и совсем обмякла.
Пытаясь свободной рукой дотянуться до мешка, в котором лежало старое шерстяное одеяло, Лисил вдруг заметил на груди Магьер слабое свечение. Подтянув к себе одеяло, он присмотрелся — но никакого свечения уже не увидел, только пару амулетов, которые Магьер всегда прятала под кожаной курткой.
Крысеныш не помнил, как добрался до Миишки. Ему запомнились только растущая боль и слабость да еще — безмерное изумление. Размышлять над тем, что случилось, сил у него не было — он только чувствовал, как жизненная энергия по капле вытекает из ран на руке и спине, сознавал, что слабеет с каждой минутой. Он сумел собрать волю и остаток сил, чтобы залечить дыру от арбалетного болта, — но не другие раны. Отметины от сабли и следы собачьих зубов не желали залечиваться.
Крысеныша ранили и прежде, но никогда еще он не истекал силою, и, оттого что происходило нечто непонятное, его лишь сильнее охватывал страх. Шатаясь, он привалился к бревенчатой стене какого-то дома, не в силах даже понять, в какой части города находится. Если он совсем обессилит до того, как найдет убежище, настанет день и солнечный жар прикончит его.
В этот предрассветный час в городе было безлюдно и тихо. Вдоль улицы тянулись с двух сторон неказистые ветхие домишки. Крысеныш думал о том, что ему нужно где-то укрыться до того, как наступит рассвет… А еще ему нужна сила. И пища.
Его слуха коснулось негромкое женское пение, и тут же ноздри уловили дразнящий запах теплой плоти и крови. Кровь! Алчная вспышка голода привела Крысеныша в чувство, и он на четвереньках пополз к углу дома. Там пахло еще лошадьми и железом, углем и жженым деревом. Изнуренный ранами, Крысеныш не сразу сумел оглядеться. Справа от него высилась поленница дров, слева, виднелись двери конюшни. На балках навеса были развешаны подковы.
Крысеныш широко открыл глаза, наконец сообразив, куда он попал. Это же единственная в Миишке кузница! Двигаясь на женское пение, Крысеныш подполз к поленнице, за которой оказался невысокий забор. Со всеми предосторожностями Крысеныш взобрался на поленницу и заглянул через забор.
По ту сторону, около поленницы поменьше, которая, как видно, была сложена для нужд Кузнецова семейства, стояла на коленях девушка лет пятнадцати. Ее шелковистые темно-русые волосы были встрепаны. Видно, она только-только выбралась из постели. На ней была лишь ночная сорочка из белого полотна — зрелище, которое в иное время показалось бы Крысенышу весьма заманчивым. Теперь же его привлекали в ней только кровь и жизнь, которые укрепят его силы, чтоб он мог залечить раны, нанесенные псом и охотницей.
Девушка опять тихонько запела, а затем позвала:
— Ну же, Дымка, выходи! Я знаю, что это ты скреблась ко мне в окошко. Хватит баловаться, ступай домой!
Тихое мяуканье было ей ответом, и из щели в поленнице высунула голову молодая кошечка. Крысеныш увидел, как девушка состроила гримаску, изо всех сил стараясь показать кошке, до чего она сердита.
Крысеныш и не подумал, что лучше проникнуть в мысли девушки, чтобы заманить ее к себе, выпить столько крови, сколько потребуется, а потом замаскировать следы зубов. Вместо этого он прыгнул.
Кошка зашипела и исчезла в своем укрытии.
Крысеныш перемахнул через забор и навалился на девушку прежде, чем она успела увидеть его. Одной рукой он схватил ее за волосы и, дернув, откинул назад ее голову, другой крепко прижал девушку к себе. Клыки его в один миг разорвали ее нежное горло, и она не успела закричать. Оказать сопротивление она тоже не успела — ее руки бессильно, точно плети, повисли вдоль тела.
В первые секунды насыщения Крысеныш не сознавал ничего, но затем в голове у него прояснилось.
Темно-алая кровь залила его лицо, руки и рубаху, но на это ему было наплевать. Когда он оторвался от жертвы и швырнул на землю мертвое тело, все его мысли были только об одном: боль в спине и запястьях отступает.
Холод нежити нипочем, но Крысеныш всякий раз наслаждался тем живительным теплом, которое наполняло его плоть после трапезы. Вот и сейчас этот жизненный жар растекался по его жилам, приятно обжигая тело. Никогда еще, даже когда он был жив, ему не доводилось испытывать столь сладостного ощущения. Голод отступил, боль его больше не терзала, и жизненная сила уже не вытекала из заживающих ран.
Сытый и блаженствующий, он едва не позабыл о времени, но тут его спину обожгло пока еще слабое прикосновение совсем иного, смертоносного тепла.
На востоке небо над морем порозовело. Близился восход.
Крысеныш помчался через портовые кварталы к пакгаузу. Ох и много же ему придется объясняться! И уж, пожалуй, кое-что присочинить.
Лисилу удалось кое-как сгрести разметанные в драке поленья, но огонь до утра так толком и не разгорелся, лишь плясали на углях крохотные язычки пламени. Теперь ему нельзя было пить — а это означало бессонную ночь. Да и вряд ли он смог бы заснуть — все, что нынче произошло, нагоняло не меньший страх, чем его непрекращающиеся кошмары. Впрочем, провести ночь без сна для Лисила труда не составляло — как-то он не спал три ночи подряд, прежде чем изнемог. Он помнил, что мать при необходимости могла не спать и дольше, так что, вполне возможно, Лисил свою выносливость унаследовал от нее. Не иначе это объяснялось эльфийским происхождением матери, о чем она говорила редко и с неохотой.
Малец очень скоро обрел снова свою привычную жизнерадостность, как будто и не стряслось ничего из ряда вон выходящего. Отыскав удобное местечко на земле неподалеку от хозяина, он всю ночь бесшумно вылизывал лапы и даже изредка дремал, но вскидывался, едва из лесу доносился ему одному слышный звук.
