«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

И опять-таки, как уже было с хутором Гниловским, «хутор Журавлев все дело портит»¹³³, поскольку оказывается, что на Донце хутора с таким названием нет. Но Венков находит выход: «А может, это не “Журавлев”, а “Муравлев”? На всю область был один хутор Муравлев, как раз на реке Донец, в 9 верстах от Калитвенской станицы. <...>

И уводит нас черновик черт-те куда, — элегически замечает Венков, — верст на 200 южнее Вёшенской и Мигулинской, а заодно и Глазуновской (родина Ф. Д. Крюкова. — Ф. К.), на реку Донец. <...>

Сколько править пришлось бедному переписчику!»¹³⁴. То есть Шолохову.

Вот только правил-то текст «Тихого Дона» не «бедный переписчик», а «бедный историк» Венков, оказавшийся очень большим выдумщиком. Поправил, ничтоже сумняшеся, букву-другую в одном географическом названии, букву-другую — в другом, букву-другую в третьем — и налицо новая география и топография романа. И действие «Тихого Дона» развивается уже не на Дону, в районе Вёшенской, как у Шолохова, и даже не в Глазуновской, на реке Медведице, на родине Крюкова, как пытались нас убедить Макаровы и Медведева-Томашевская, а в третьем месте: на реке Донец, так сказать, на «Тихом Донце».

С помощью подобной «методологии» Венков даже Штокмана превращает из большевика в... немецкого шпиона.

Он приводит цитату из статьи «Немецкий шпионаж в России» из журнала «Родина» (1993. № 5, 6) о том, что шпионажем в России занималось акционерное общество «Зингер», а поскольку Штокман в романе представлен как агент, распространяющий швейные машинки «Зингер», следует вывод: «И предстает перед нами Штокман <...> немецким шпионом...»¹³⁵. Далее в исследовании он и именуется не иначе, как «немецкий шпион».

Но ради чего совершаются Венковым эти сомнительные «открытия», осуществляются столь хитроумные манипуляции?

Ответ прост. Главная его задача — найти для «Тихого Дона» любого другого автора, кроме Шолохова.

И так случилось, что нашел Венков его не на Дону, а на Донце, и жил он на десять лет раньше Шолохова. Вот почему и хутор Татарский, и пространство, и время в романе приходится подтягивать к нему — еще одному, открытому уже Венковым «автору» «Тихого Дона». И это, пожалуй, главное его «открытие».

В своей «методологии» А. Венков не выходит за пределы «антишолоховедения». У него все тот же априорный подход к проблеме: в силу своих политических позиций Шолохов не мог быть автором «Тихого Дона», значит, надо искать другого автора. Приведя цитату из романа, свидетельствующую о «предчувствии беды» казачеству, потому что «красные подходят», Венков спрашивает: «И все это написал бывший продработник, член ВКП(б)?»¹³⁶ В своем отношении к Шолохову Венков — достойный ученик и последователь своего учителя, унаследовавший бесшабашную и подчас неадекватную «методологию» М. Мезенцева.

Понимая, видимо, всю ее запредельность, Венков в чем-то отходит от «заветов» своего учителя. Под напором неопровержимых фактов он вынужден, в частности, признать: «Ясно, что автор не Крюков. <...> Он просто не мог знать такую фактологию, ни разу не быв на Верхне-Донском округе»¹³⁷.

Не воспринял всерьез «ученик» и разработанную Мезенцевым и приведенную нами выше «таблицу словосочетаний» из произведений Шолохова и Крюкова, которые якобы доказывали авторство Крюкова¹³⁸.

Не повторяет Венков дословно и нелепую, выдуманную Мезенцевым версию о рукописях Крюкова, якобы присвоенных П. Громославским. Однако ее отзвук в книге Венкова имеется: без каких бы то ни было документальных доказательств легенда эта возникает здесь в виде слуха о некоем «ящике с бумагами», который «во время отступления белых какой-то возчик вез со стороны Елани и не знал куда деть»¹³⁹.

Рисунок С. Королькова

Венков будто бы услышал эту версию от «одной старушки»: «“Вожу, а чего вожу, сам не знаю”. Завез к отцу Шолохова и оставил»¹⁴⁰. По слухам, бумаги в этом ящике принадлежали уже не Крюкову, а «какому-то Уланову», заменившему в декабре 1919 года на посту управляющего отделом осведомления при Донском правительстве Крюкова¹⁴¹.

Публикация подобного рода слухов говорит о крайней безответственности Венкова как ученого, не пренебрегающего любыми «аргументами» в поисках автора «Тихого Дона» на Дону: «Даже если учесть естественное право автора на вымысел, в романе все равно содержится огромное количество исторической информации, поражающей исследователей своей достоверностью, — справедливо замечает он. — Это исторический фон, на котором происходят события, тысячи различных мелочей в описании событий и фактов, образов и мелочей, абсолютно исторически верных. Их невозможно придумать, их надо либо видеть и слышать, либо, в крайнем случае, прочесть о них. Откуда эта информация?»¹⁴²

Это, как мы уже неоднократно подчеркивали, — центральный вопрос в проблеме авторства «Тихого Дона», он-то и заставляет Венкова искать автора романа на Дону. Вспоминая объявившегося в 1932 году в Париже некоего «есаула», который «объявил себя автором “Тихого Дона”, настоящим Михаилом Шолоховым»¹⁴³, Венков перебирает десятки имен подлинных «есаулов» и «подъесаулов» в качестве возможных претендентов на авторство «Тихого Дона». «Одна беда, — сокрушается он, — не известно, написал ли хоть строчку стихов или прозы кто-нибудь из них»¹⁴⁴.

В поисках хотя бы одного «пишущего» казачьего «есаула», которого можно было бы подставить взамен Шолохова в качестве автора «Тихого Дона», Венков проделал гигантскую и объективно полезную работу: он перелопатил тысячи страниц провинциальной — ростовской, донской — прессы предвоенных и революционных лет, выявил, в итоге, большой объем дополнительных печатных источников «Тихого Дона»: статьи, корреспонденции, очерки на страницах этих газет и журналов, так или иначе корреспондирующих с теми или иными эпизодами романа.

В процессе этой работы Венков отвел в качестве возможного автора «Тихого Дона» Ф. Д. Крюкова, а также В. Севского (Краснушкина), которого столь упорно выдвигает в качестве автора «Тихого Дона» Бар- Селла: «Не думаю, что Виктор Севский с его телеграфным стилем изложения был как-то причастен к “Тихому Дону”»¹⁴⁵.

Венков ставит вопрос так: «Что же лежит в основе исторического фона и исторической канвы романа: письменные источники или “наблюдения с Каргинского бугра”»¹⁴⁶?

Под ироническим: «наблюдения с Каргинского бугра» Венков понимает работу М. А. Шолохова, который, как подробно доказано выше, был «непосредственным свидетелем»¹⁴⁷ Вёшенского восстания.

В основе «исторического фона и исторической канвы романа», — на взгляд Венкова, — лежат не «наблюдения» автора, а «письменные источники» — статьи и заметки из газет и журналов 1919—1920 годов. Но почему, исследуя источники «Тихого Дона», надо противопоставлять одно другому?

Шолохов постигал историю Вёшенского восстания целостно — включая и личные наблюдения, и рассказы участников и очевидцев, и работу в архивах, и письменные источники, статьи и заметки из газет и журналов 1919—1920 гг., которые были доступны ему хотя бы в музее, посвященном истории казачества в Новочеркасске.

Но именно эта целостность облика писателя как раз и неприемлема для «антишолоховедов», которые разными путями стремятся ее разрушить.

В отличие от Медведевой-Томашевской, Р. Медведева и Макаровых, Венков предлагает свою «методу» расчленения «Тихого Дона». Будучи не в силах подобрать ключи, отнимающие у Шолохова четвертую книгу романа (Мезенцев был посмелее, он и четвертую книгу умудрился приписать умершему в 1920 году Крюкову), Венков вслед за Макаровыми, милостиво согласился частично третью и полностью четвертую