«В Каргине духовные отцы Виссарион и благочинный отец Николай имели собственные рубленые дома с дворовыми постройками. Дом Виссариона (ныне сохранился), крытый железом, стоит на высоком фундаменте. Во дворе флигель (также сохранился) под жестью. С угла на угол — мужское приходское училище.
Дом отца Николая с флигелем и дворовыми постройками (конюшня, каретник, коровник) стоял на другом углу квартала, ростом ниже, выбеленный. Вокруг в рост человека плотный забор, крашенный в зеленое»81. Все, как в романе!
Лукешка-косая. С Лукешкой Поповой мы знакомимся в романе в связи с приездом Штокмана в хутор Татарский, где он снимает у вдовой бабы Лукешки-косой две комнаты. В «Тихом Доне» читаем: «Поселился слесарь Штокман у косой и длинноязыкой Лукешки. Ночь не успел заночевать, а по хутору уж бабы языки вывалили» (2, 139).
«Лукешка-косая — реальное лицо, только фамилия ее была не Попова, а Каргина, — сообщает Сивоволов. — Автор этих строк в тридцатые годы знал ее лично. Жила она с дочерью на соседней улице. Была вдовой; с глазами у нее действительно было не в порядке — один смотрел прямо, другой — вбок. Худенькая, невысокая, подвижная, в постоянных хлопотах. Своей голосистостью (дишканила так, что весь хутор слушал, замирая), острым и длинным языком была известна на весь хутор. <
В двадцатых годах Шолохов жил на той же улице, что и Лукешка (ныне главная), в центр станицы ходил мимо ее хаты <
Лукешка-косая умерла перед самой войной. Прошло много десятков лет, а многие каргинские старожилы помнят ее и поныне»82.
Михаил Иванков. Эпизодический персонаж романа, появляющийся в связи с воинским «подвигом», — как писала пресса, — еще одного персонажа романа, имеющего прототипом реальное историческое лицо, — усть-хоперского казака Козьмы Крючкова, который одолел с помощью Иванкова и других казаков группу немцев. За этот бой он получил Георгия, его перевели в штаб дивизии, позже добавили еще три Георгия, а товарищи по схватке остались в тени. Правда, Иванкова наградили медалью.
Иванков рассказывал Сивоволову:
«— О том, как на германской я и Крючков воевали, меня расспрашивал Шолохов. Однажды он позвал меня к себе домой. Сидим в комнате за столом: он по одну сторону, я — по другую. Смотрит мне в глаза, спрашивает подробно, как и что было, а сам карандашом о стол постукивает. Я ему все чисто рассказал — и как дражнили Крючкова, и как рубились. Шолохов слушал меня внимательно, но на листе так ничего и не записал. Я посчитал, что это ему вовсе не нужно, мало ли таких случаев на войне было. А потом, видите, все-таки написал»83.
Дед Гришака. Так звали в хуторе Каргине Григория Федоровича Фадеева, дом которого был по соседству с куренем Иванкова и которого Г. Я. Сивоволов называет прототипом Григория Коршунова, «деда Гришаки», как зовут его в романе. «Каргинский казак Григорий Федорович Фадеев, — пишет Г. Я. Сивоволов, — оказался весьма похожим на шолоховского дела Гришаку, он, как и Григорий Коршунов, участвовал в русско-турецкой кампании 1877—1878 гг., был награжден двумя Георгиевскими крестами и медалями. Молодым казаком Фадеев был призван в 12-й Донской казачий полк <...> За войну Фадеев совершил немало героических подвигов, а грудь отяжелела от крестов и медалей. Закончив войну, возвратился в родной хутор Каргин <...>
Фадеев регулярно <...> при всех регалиях, расчесав гребенкой реденькую бороду, нахлобучив на самые уши выцветшую казачью фуражку, в шароварах с лампасами, седой и длинный, с тростью в руках шел в церковь... Казаки, издали завидев его, идущего посредине улицы неторопливым генеральским шагом, говорили: “Дед Гришака идет в церковь!” За ним стайкой бежали казачата, заглядывая на выпяченную грудь, где перезванивали кресты, горели начищенные о сукно медали.
Фадеев в Каргинской был заметным казаком, и Шолохов не мог пройти мимо него, описывая жизнь казаков»84.
Знал Шолохов и о том, что с приходом красных, как и герой романа дед Гришака, Григорий Фадеев по-прежнему продолжал ходить в церковь в казачьем мундире при крестах и медалях, и, невзирая на все угрозы, снимать кресты не желал. Как и дед Гришака, Фадеев любил рассказывать о своих подвигах, во многом совпадающих с подвигами деда Гришаки из романа «Тихий Дон». По свидетельству Г. Я. Сивоволова, Шолохов безусловно знал Фадеева, бывал в его дворе, возможно, беседовал с ним или присутствовал при его рассказах.
Федор Лиховидов — атаман Каргинской станицы, с которым мы встречаемся в пятой части романа, — также реальное историческое лицо. Авантюрная история его жизни подробно изложена в романе:
«Весною 1918 года, после дела под Сетраковым, его прокатили в атаманы. Вот тут-то и развернулись во всю ширь необъятные способности Федора Лиховидова. В столь жесткие руки попала станица, что неделю спустя даже старики головами покачивали» (3, 318).
В романе Шолохов оставил без изменения его фамилию, имя и отчество. «Федор Дмитриевич Лиховидов был действительно “человеком далеко не заурядным”», — пишет Сивоволов. — При нем хутор Каргин был преобразован в станицу, был он первым и единственным станичным атаманом, носившим офицерский чин85.
Родился Лиховидов, — пишет Сивоволов, — в 1880 году в хуторе Гусыно-Лиховидовском. Образование получил в Каргинском приходском училище, потом в Новочеркасском юнкерском училище.
Начались волнения в Персии. Для их усмирения в Новочеркасске стали вербовать казаков- добровольцев. Жаждущий подвига, полный мечтаний о дальних походах, Федор подал рапорт о направлении его в Персию.
На усмирении бунтовавших персов Лиховидов заметно отличился, заработал покровительство самого шаха и был принят с казаками в состав его личной охраны. После усмирения персов Лиховидов возвратился на Дон.
В родном хуторе Федору Дмитриевичу было скучно, тесно и неинтересно. Как застоявшийся конь, в лихой удали он «скакал по хуторам на снежно-белом, красивейшем, тонконогом коне, по-лебединому носившем голову, въезжал на нем по порожкам магазина Лёвочкина, покупал что-нибудь, расплачивался, не слезая с седла, и выезжал в сквозную дверь» (3, 319), — так пишет Шолохов в «Тихом Доне». Такой случай в Каргинской действительно был, и никто не смел урезонить расходившегося под хмельком атамана: приказчики (среди них был и Александр Михайлович Шолохов) услужливо подавали ему, что было нужно. Потом Федор Лиховидов исчез так же неожиданно, как и приехал, — рассказывает Сивоволов, — и объявился в Албании. С кем он поехал на Балканы, зачем — никто не знал. Видно, надежды тех, кто его
