искусств на Принц-Альбрехт-штрассе, неподалеку от резиденции самого Геринга. Государственная тайная полиция была освобождена от необходимости «действовать только в рамках существующего законодательства», как того требовала статья 14 Закона о полиции, иными словами, могла не обращать внимания на основные права человека; подчинялась она только министру-президенту Герингу. В конце апреля какой-то безвестный почтовый работник, пытаясь уместить название на штампе, изобрел аббревиатуру гестапо, и это слово стало в Германии самым зловещим на весь период господства нацистов.
Но при столь мощной поддержке позиция Геринга не была неуязвимой. Соперник не дремал, и Геринг точно имел это в виду, когда весной 1933 года заявил, что расценивает СА как вспомогательную полицейскую силу в борьбе против последних островков демократии. Обращаясь к штурмовикам, он объявил: «Я не считаю себя обязанным придерживаться буквы закона, мое дело – просто уничтожать врагов государства! Против коммунизма не годятся законные методы! Я буду вести эту борьбу до конца, плечом к плечу с людьми в коричневых рубахах. Я заставлю народ понять, что он должен уметь защищаться!»
Однако, когда «люди в коричневых рубахах» начали действовать, даже Геринг поразился жестокости той силы, которую сам же и выпустил. Все их инстинкты, все социальное недовольство, все зажигательные речи, которыми прожужжали им уши ораторы и пропагандисты, – все разом выплеснулось наружу, и Пруссия превратилась в арену террора против населения. Отряды штурмовиков повсюду, в том числе в самом Берлине, хватали людей прямо на улицах, тащили их в подвалы и просто заброшенные помещения, избивали и пытали. Только в Берлине силами СА было создано 50 импровизированных концлагерей. Террор царил также в провинции. Геринг понял, что он утратил контроль над СА. К несчастью для него, он сам был окружен этими людьми: многие из тех, кого он назначал полицей-президентами, носили форму СА. Вдобавок так называемые советники, тоже из СА, были приставлены ко всем главам администрации. Это, вне всякого сомнения, означало, что авторитет Геринга в крупнейшей из немецких земель подорван.
Дильс пытался побудить его открыто выступить против штурмовых отрядов, но Геринг колебался. Дильсу пришлось действовать самостоятельно. От своих информаторов он узнал, что камера пыток находится в том же помещении, где и главный штаб берлинских СА, отряда полиции особого назначения, и они – с пулеметами! – окружили место. После долгих переговоров он убедил штурмовиков отдать узников. «Жертвы, которых мы обнаружили, были полумертвыми от голода, – написал Дильс. – Чтобы добыть признания, их держали стоя в узких застенках по нескольку дней. Допросы состояли в избиении. Когда мы вошли, эти живые скелеты лежали рядами на грязной соломе, с гноящимися ранами».
Дильс продолжил кампанию. Он мобилизовал свою тайную полицию и начал одно за другим ликвидировать убежища штурмовиков, рискуя нарваться на их месть. К концу мая импровизированных концлагерей СА в Пруссии уже не осталось. Но Дильс не останавливался: вместе с группой храбрецов- законников из министерства юстиции он решил выявлять бандитов-штурмовиков и судить их.
В разгар этой войны он стал подозревать, что играет на руку Гиммлеру, а СС – еще большая угроза позициям Геринга, нежели СА. «В СС все планировалось с дальним прицелом, – заметил он, – и в том, что они делали, было гораздо больше логики, чем у безалаберных СА». Дильс знал, что говорит. Несколько раз ему пришлось крепко схлестнуться с гиммлеровским воинством. Эсэсовцы не могли простить Дильсу, что он увел у них из-под носа мятежного командира СА Штенеса, которого считали своей добычей и чуть ли не главным доказательством своей эффективности. Но Дильс уговорил Геринга не допустить казни Штенеса – дела уже предрешенного – и затребовал его перевода в тюрьму гестапо. Осенью 1933 года Штенеса удалось переправить в Голландию, а оттуда в Китай, где он стал начальником личной охраны Чан Кайши.
Но такие победы над СС были редкостью. Чаще Дильсу приходилось туго. Ему не удалось добраться до Колумбийского дома – эсэсовской камеры пыток в Берлине, а подпольный концлагерь СС Папенбург – еще один объект Дильсовой кампании против зверств – был закрыт только по прямому приказу Гитлера. После беседы с Дильсом диктатор так расчувствовался, что приказал артиллерийским огнем разнести в клочья весь этот лагерь вместе с неуправляемой командой эсэсовцев.
Особенно Дильсу не нравилось то обстоятельство, что члены СС освоились и у Гиммлера, и у Геринга. Ну и долго ли они будут верны Герингу и Пруссии? Группенфюрер и шеф прусской полиции Далюге мог, конечно, иметь свои резоны, чтобы отдалиться от Гиммлера; но рядом были другие люди, их не особенно продвигали, и они, ясное дело, были недовольны этим. Особенно подозрительными ему казались двое: Небе и Гизевиус. Небе, один из немногих нацистов в гестапо, занимал пост замначальника и был известен своими амбициями. Он любил афоризм, принадлежавший бальзаковскому герою Вотрену: «Не существует принципов, есть лишь обстоятельства». Когда ему напоминали, что Вотрен был каторжником, он отвечал: «Но ведь потом он стал шефом полиции». Комиссар уголовной полиции сказал о нем: «Или он действительно станет когда-нибудь большим человеком, или его повесят». Небе считал, что Дильс мешает ему делать карьеру. У Дильса было все, чего не хватало Небе: образование, происхождение из верхушек среднего класса, уверенные манеры в обществе и некая особая бесстрастность, которая порой поражала даже Геринга. Шеф однажды заметил ему: «Что-то меня тревожит, Дильс, не сидите ли вы сразу на двух стульях», – а Дильс парировал: «Герр министр-президент, глава тайной полиции просто обязан сидеть на всех стульях сразу».
В такой «бесхарактерности» Небе усмотрел указание на то, что Дильс – тайный коммунист. Кажется, им с Гизевиусом удалось внушить эту идею даже Далюге. Однако соперник Гиммлера с животной проницательностью предупредил: «Смотрите, как бы вам не попасть из огня да в полымя». Мало он знал эту парочку – они уже давно играли с огнем. Гиммлер был информирован о каждом шаге Геринга. В начале октября 1933 года рейхсфюрер решил, что позиции Геринга ослабли и можно пойти на штурм прусской крепости.
Руководство СС обратилось к Гитлеру с просьбой о переносе офисов СС и СД из Мюнхена в Берлин. И в это же время Пакебуш, старый приятель Далюге, явился с эсэсовцами на квартиру к Дильсу в его отсутствие. Жену его заперли в спальне, а сами взломали ящики стола Дильса. Но жена ухитрилась позвонить мужу, и через несколько минут он прибыл с нарядом полиции. Пакебуша арестовали, Дильс торжествовал, но недолго. Далюге объяснил Герингу самоуправство Пакебуша существованием сильных подозрений, что Дильс интригует против берлинских СС. Геринг изумился, хоть и так считал шефа своей полиции загадочной фигурой, но Пакебуша из-под ареста освободил. А через две недели, когда полиция и СС по инструкции Геринга обыскали кабинет Дильса, он запаниковал и спешно умчался в Карлсбад переждать неприятные времена. Между тем Геринг выдержал натиск СС. Гитлер отказался санкционировать перенос управления СС в Берлин, и в качестве утешительного приза рейхсфюрер получил разрешение на столичный аванпост СД. Возглавил эту службу некий Герман Берендс, давний друг Гейдриха. Его отец был хозяином гостиницы в Киле, где Гейдрих останавливался, когда служил на флоте. Берендс сформировал в Берлине региональное отделение СД-Восток. Другой конфидент Гейдриха был назначен представителем СС в гестапо.
Но больше никак пока не удавалось Гиммлеру вклиниться в империю Геринга. А тот снова вызвал к себе Дильса и выразил уверенность, что Гиммлер с Гейдрихом в Берлине никогда не обоснуются. Дальше Гиммлер должен был изобразить примирение с Герингом и дать отступного своему врагу Дильсу. И вот 9 ноября 1933 года Дильс удостаивается чести носить мундир штандартенфюрера СС. Но в его личном деле было записано, что действительно о нем все думают: верткий, как угорь, неискренний и корыстный.
И тут Гиммлер неожиданно находит себе нового союзника в лице руководителя министерства внутренних дел Вильгельма Фрика. После выборов в рейхстаг 12 ноября 1933 года Фрик решил отменить как пережиток суверенные права немецких земель. Пусть останутся просто административными единицами, управляемыми из центра. Соответственно по плану рейхсминистра и полиция земель должна теперь подчиняться Берлину. Это во многом совпадало и с планами Гиммлера. Как он объяснял своему новому помощнику доктору Бесту, «главное, вывести полицию из-под власти местных баронов».
Но был один местный барон, который на это идти никак не хотел. Уже 30 ноября он провел в Пруссии закон, придающий независимый статус прусской тайной полиции. Гестапо больше не подчинялось прусскому МВД, а значит, и не могло быть передано в МВД рейха. Назначив самого себя главным инспектором гестапо, Геринг нанес упреждающий удар по позициям реформаторов.
Вот почему Фрик так обрадовался сильному союзнику, которого обрел в лице Гиммлера, руководившего
