Сидевший невдалеке изможденного вида гуманоид улыбнулся ему. Только одно было необычным в его внешности: черная борода и два локона длинных волос, обрамляющие довольно благородное лицо. Дест почувствовал, что перед ним такое же разумное существо, как и он, но более древнее и умудренное опытом. Действительно, невозможно было определить его возраст. Их взгляды встретились.
Гуманоид встал с кресла и, преклонив колени, произнес:
— Хвала Всевышнему! Бред отпустил повелителя!
Жильбер, с трудом подбирая слова, спросил:
— Где я? Кто вы? Говорите медленнее.
— Вы в своем замке Триполи в Сирии, — ответил неизвестный. — А я, мой господин, покорнейший ваш слуга, доктор Сафарус из египетской Александрии. Его величество Ги де Лузиньян прислал меня к вам.
Жильбер резко поднялся и сел.
— Поймите, — заговорил он, — я не сумасшедший. По крайней мере я себя таким не считаю. Александрия, Египет, Сирия — это названия городов и стран, которые я знаю. Эти настоящие, реальные места расположены в другом месте, на другой планете. А эта называется Анти-Земля! Да не бред это! Не бред!
Тяжелые веки гуманоида опустились.
— Да, этот мир называется Анти-Земля, так как расположен напротив того светила, которое дало этой планете жизнь.
— А эта страна? Что это?
— Христианское Иерушалаимское королевство, где правит Божьей милостью король Ги Первый.
— Какое сегодня число?…
— Милостью Божьей, 1250 год эры Тау.
— Ничего не понимаю, — произнес Жильбер. — Совершенно ничего!
— Ложитесь, отдохните, мой господин, — посоветовал мудрец. — Вы, кажется, плутали по злой пустыне и какой-то вооруженный дурень ранил вас.
— Я думаю! — проворчал Дест. — Он чуть было не проломил мне голову. Но в конце концов, учитель, почему меня оглушили, а сейчас ухаживают за мной? Кто я, по-вашему? Каково мое настоящее имя?
Доктор наклонился к нему.
— Вы — господин Жильбер Д'Эст!
— Да, меня зовут Жильбер Дест!
— Да вознесутся наши молитвы Богу Яхве: память возвращается к вам. Вы единственный сын покойного графа Роланда из Тулузы, о повелитель Аквитании. Вы правитель города Триполи в Сирии. Нужно напомнить вам некоторые из ваших титулов и владений. Вы повелитель Газы, барон Арамейский, видам Тартузы, наследный командор Ордена Святого Иоанна в Иерушалаиме и господин многих сеньоров, имена которых я не буду называть. Состоите в родстве со всеми принцами Тау. Ваши замки защищают границы Святого королевства, а флотилии ваших кораблей держат всю торговлю до Тальжера. Что еще? Вы самый прекрасный, самый богатый и самый могущественный принц…
— Только не это! — вздохнул землянин. — Кто-нибудь хочет, чтобы я оставался принцем?
Тусклые рубиновые глаза Сафаруса смело встретились с фиолетовыми глазами Деста. «Он и в самом деле самый умный на этой планете…»
— Да ваша же семья, — объяснял он. — Вы для нее — богатство, честь и власть, но не беспокойтесь об этом. Когда я говорю «семья», я подразумеваю прежде всего вашу мачеху — светлейшую Даму-Остроберт. Покойный граф Роланд, женатый на ней вторым браком, погиб в битве у Гаренка. Его супруга, которая была уже немолодой, не смогла дать продолжение роду. Но она воспитала вас как собственного ребенка… Не здесь, в другом месте. Вас послали в Феранцию…
— Во Францию, — машинально поправил Сафаруса Жильбер.
— Да нет же. В милую Феранцию — в страну Лилии…
— Понимаю, — сказал Жильбер, который, однако, понимал все меньше и меньше. — Но я вернулся сюда. Когда?
— Три месяца назад.
— Меня хорошо тут приняли?
— Празднества продолжались тридцать дней, город Триполи был в блеске огней. Никогда прежде в графстве не было ни более прекрасного, ни более щедрого сюзерена. И не было ни одной изысканной области, господин, которая не была бы для вас привычной: вы привели в уныние наших ученых, чьи знания так ограниченны. Вы говорите со всеми послами на их языке и рифмуете поэмы на диалекте французского Прованса. Но вы спешили взять бразды правления, сохраняя власть в руках Остроберт до…
— До момента моего исчезновения, не так ли?
— Совершенно верно, господин. Тогда, на следующий день в соборе Триполи, вы должны были получить корону из рук патриарха Сиона, вашего кузена. Но вы уехали на охоту, и мы было думали, что и погибли.
Жильбер размышлял: «Это проведено так умело и скрытно, к тому же как удобно! Но…»
— Дама-Остроберт отправилась на поиски меня в пустыню, — невольно произнес он. — Она привела меня обратно.
— Да, господин.
— Что-нибудь произошло между этими двумя событиями — моим исчезновением и возвращением?
— Да, господин. Прибыла принцесса Анна.
Он вспомнил миловидную голубую ящерку…
— И речь зашла о законе Салической правды, — добавил собеседник, словно взвешивая каждое слово.
— Какого закона?
— В Феранции, — спокойно объяснил Сафарус, — женщина не может править, и ее отпрыски тоже. Триполи является феодом Феранции. Полагаю… Дама-Остроберт, кажется, забыла это, может быть, подумала, что со смертью правителя можно позабыть о законах. Вы так недолго пробыли в Триполи! А она так тешила себя той мыслью. Но ей об этом все же сказали.
— В случае моей смерти, — спросил Жильбер, входя в роль, — графство должно было перейти?…
— Во владение Его Величества короля иерушалаимского, мой господин. Скорее и по другой причине: вы готовились стать его зятем.
— Я… каким зятем?…
— Вы собирались вступить в законный брак с благородной и очаровательной принцессой Анной де Лузиньян, которая, кстати, активно участвовала в поисках вас.
— Она и в самом деле очень хорошенькая, — сказал Жильбер.
— Слава Богу, вы вспоминаете! — воскликнул мудрец с заметным облегчением. — Однако время не ждет, мой господин; дайте мне только возможность освежить вашу память.
«Очевидно, его специально для этого и направили сюда! Но кто? Анна или Остроберт?» Сафарус между тем продолжал свой рассказ, вскользь упоминая детали.
— Вы видели принцессу, когда проезжали через Иерушалаим. Вы вызвали в ней довольно сильную страсть, на которую вы не ответили взаимностью. Кажется, в свои двадцать пять лет вы устали от всего: вина, благовоний, драгоценностей, игр, славы, богатства. Но больше всего вам надоедают женщины: дочери принцев и придворные дамы, они вас замучили своими любовными письмами. Зубейда из Баодада, чьи научные познания приводят в восхищение сарацинов, написала сборник остроумных и весьма удачных стихов, в которых называет вас «принцем жасмина и ночи», а дочь бальи с Мальты повесилась на решетке вашего окна…
— Какой ужас!
— Не правда ли, мой господин? Такого поступка, сказали бы вы, вполне достаточно для того, чтобы навсегда почувствовать отвращение к женщинам, которые охвачены страстью; вы мечтали о такой, которая была бы Неприступной, Единственной, совершенно другой, и вы проводили в одиночестве часы, превращая день в ночь, скитаясь по зыбучим пескам под звуки теорбы и псалтерионов. Вы гуляли в ваших оранжереях, где растут лилии, видели свое отражение в молочных бассейнах, ощущали запахи и блеск радужной смолы мирры, но оставались в меланхолии. Впрочем, эта болезнь является наследственной в роду графов Тулузы:
