— Возьми рапиру моего отца. Я так хочу. Я знаю, у тебя она будет в надежных руках.
— Идем, Люк! — настаивала Лилианна. — Не то они придут сюда и все увидят.
Он отстранился от нее, без поцелуя, без слов любви. Поднялся на верхнюю палубу.
— Я люблю тебя, — тихо произнесла она.
Похоже, Люк ее уже не услышал. Он с опущенной головой шел рядом с женщиной-рыцарем. Куда? Что ожидало его? О чем он не мог сказать ей?
Гисхильда вздрогнула. Потерла руки. Внутри у нее поселился холодок, предвещая близкое несчастье. Если он останется со мной, все будет хорошо. Тогда у нас будет счастливая жизнь.
Она провожала его взглядом. Вот он поднялся на сходни. Ничего с собой не взял. Холод опустился еще ниже. Ничего не берут с собой тогда, когда собираются скоро вернуться, уговаривала она себя. Или когда идут в такое место, в котором ничего больше не понадобится. Но рапира… Ей часто доводилось видеть, как бережно он обращался с этой рапирой. Она очень много для него значила. Он ни за что не бросил бы ее! Но он и не сделал этого… Он доверил рапиру ей, потому что у нее она будет в надежных руках. Такое не говорят, когда надеются скоро вернуться.
Люк и Лилианна почти дошли до группы ожидавших всадников.
— Пожалуйста, обернись! — громко произнесла Гисхильда. Она заметила, как уставились на нее палубные офицеры и морские пехотинцы, которые остались на корабле, но ей было все равно. — Обернись! — Нужно только как следует захотеть!
Один из всадников спешился и пошел им навстречу. Люку подвели лошадь. Лилианна обменялась парой слов с капитаном эскорта. Затем все сели в седла и отряд исчез в темном переулке между складами.
Гисхильда терла руки сильнее и сильнее. А еще она сказала себе, что это ничего не значит, что он не обернулся и не посмотрел на нее. Это всего лишь дурацкая игра! Это совершенно ничего не значит! Но холод не отступал.
Зверочеловек
Леон положил руку на тяжелый засов и попытался мысленно защититься от того, что его ожидало. Затем открыл двери темницы. Зверочеловек, скрючившись, лежал на пороге. Свет факелов, горевших за спиной Леона, казалось, ослепил лежавшего. Он заморгал.
Примарху хотелось бы уметь угадывать, что творится в этой лисьей голове. Мочь прочесть по чертам лисьей мордочки так же, как умел читать по лицу человека. А еще ему хотелось, чтобы этот чертов тролль не так вонял! Вонь в камере стояла невыносимая!
Леон посмотрел на гигантскую фигуру, которая, растянувшись, лежала на полу камеры. Огромные лапы были не далее, чем в полушаге от двери. Опасно близко.
Но Леон знал, насколько крепки железные путы на ноге чудовища. И какова длина цепи, крепко сидевшей в стене.
— Ты хочешь извиниться за то, как вы размещаете своих гостей, Седовласый?
— Думаешь, дерзкими речами ты можешь заслужить себе лучшую квартиру? — ответил Леон.
Какое же искажение божественного творения представляет собой это существо. Еще хуже, чем тролль. Наполовину человек, наполовину зверь. И эти самые ужасные. Леону уже встречались конелюди, видел он и человека-быка. А из старинных свитков ему было известно об Альвенмарке, где было еще много таких же ужасных существ.
— Ты хорошо говоришь на нашем языке, человеколис. — Леону приходилось прилагать немало усилий для того, чтобы презрение не слишком чувствовалось в его голосе.
— Это важно для лазутчика! — Человеколис потянулся и сделал вид, что ему очень удобно на пороге. — А я — хороший лазутчик.
— Хороших лазутчиков не так-то легко поймать.
Человеколис уставился на него. Проклятая звериная морда!
Ничего нельзя по ней прочесть.
— Спроси-ка у Жаболицего, согласится ли он с тобой по поводу того, что меня было легко поймать.
Леон невольно рассмеялся. У этой маленькой сволочи есть рот, да и язык подвешен хорошо. Но тут же снова взял себя в руки. Нельзя позволять себе такого!
— Мне кажется, новое лицо лучше подходит к его характеру, — продолжал зверочеловек.
— А тебе не кажется, что твое лицо подходит к твоему характеру? — ответил Леон.
— Думаешь, тебе станет легче, если я сейчас скажу «да»? Думаешь, мы одинакового мнения о характере лис? Или о лутинах? Ты вообще сумел бы различить лисьи мордочки? Спорим, если бы у тебя в темнице была дюжина лутинов, мы все казались бы тебе одинаковыми. Ты никогда не был бы уверен в том, кто именно сейчас перед тобой.
— Я не затрудняю себя умозрительными проблемами, зверочеловек. Может быть, у нас есть еще парочка тебе подобных. Может, даже самочка? Здесь в темнице есть только ты и этот полоумный, вечно голодный тролль. И тебя не спутаешь. — Человеколис повел одним ухом, когда речь зашла о тролле. Может быть, на этом стоит построить игру?
— Тролль довольно неприятный сосед.
— Ах, ты так считаешь? Мы, лутины, умеем находить общий язык с троллями. Наши народы объединяет давняя дружба.
— И поэтому ты лежишь на пороге, не так ли?
Человеколис издал короткий лающий смешок.
— Нет, человеческий сын. Все не так, как кажется. Моего товарища по камере охватила такая радость, когда он увидел меня, что он хотел заключить меня в объятия и прижать к груди. Не то, чтобы я испугался… Тролли могут быть очень чуткими, Седовласый. Но запах изо рта! При всей дружбе между нашими народами это как раз то единственное, с чем мы с трудом справляемся. Потому что у нас, у лутинов, очень чувствительный нос. Поэтому я немного отошел, хотя мне глубоко стыдно этого своего невежливого жеста.
— Как ты думаешь, чего я от тебя хочу? — спросил Леон.
Человеколис почесал за ухом.
— Узнать, какие духи больше всего любит моя королева?
— А ты это знаешь?
Вопрос, казалось, выбил человеколиса из колеи. Он привстал. Потом снова издал лающий смешок.
— Сейчас у тебя почти получилось. Но я не скажу, насколько я приближен к королеве. Думаешь, она послала бы шпионить существо, близко знакомое с ее парфюмерией, а может, и другими тайнами?
— Мои лазутчики — люди, которым я доверяю!
Человеколис заморгал.
— Это меня несколько успокаивает. В таком случае Альвенмарку нечего опасаться рыцарей Древа Крови. Особенно хорошим лазутчикам доверять нельзя! Корни этого лежат в сути их таланта. Они суют нос во все тайны. Как раз это и делает их хорошими лазутчиками.
— Как ты думаешь, на что я пойду, чтобы вырвать у тебя твои тайны?
Человеколис зевнул.
— Обычно вам, людям, ничего, кроме пыток, в голову не приходит.
— Обычно это помогает.
— Спроси-ка Жаболицего, помогла ли порка.
— Так ты, значит, крепкий орешек.
Лутин был ниже трехлетнего ребенка. Леон не мог себе представить, что человеколис продержится достаточно долго, если всерьез попытаться допросить его под пытками. Но примарх понимал также, что гораздо больше можно узнать, если найти другой способ заставить этого выродка говорить.
