пути отхода тем, кто мог остаться живым.
— Это что? Кормежка друзей? — тихо спросила Галина, с трудом сдерживая тошноту.
— Контроль, — ответила Зухра. — Быстро и эффективно. Патроны надо беречь.
Снег. Изрытый и истоптанный… Пятна крови… Разбросанные трупы… Два зверя, замершие, словно часовые… Бледный мужчина с винтовкой… Девочка с перебинтованной рукой, обнимающая тело большого черного пса… И тихий безнадежный вой…
25 августа 2024 года
День понемногу подходил к концу. Закатное солнце еще заливало ярким светом снежные просторы Замка, дарило лучи отвесным скалам Фагитора и многочисленным моренам вокруг озер, но пылающий диск уже клонился к гребню Чимтарги, собираясь спрятаться за высочайшую вершину Фан. Еще час, может чуть больше, и придет тень, а там уже и до темноты недалеко…
На старой морене у северной, нижней оконечности озера, на камнях возле большого старого коша расположились два человека. Оба немолодые, но на этом сходство и заканчивалось. Один невысокий широкоплечий моложавый мужчина в старой авизентовой куртке, таких же штанах и армейской панаме времен войны в Афганистане сидел, положив руку на голову большого черного пса. Пес развалился возле ног хозяина и чуть слышно сопел, вывалив длинный розовый язык. Назвать человека стариком язык бы не повернулся, но выдавали глаза. Такой взгляд может принадлежать только человеку, немало пожившему и видевшему за долгую жизнь много плохого. Очень много.
Второй собеседник, повыше ростом и не так раздавшийся вширь, но немного сутулый, смотрелся старше. Полевой «горный» камуфляж российской армии, полковничьи погоны, и в диссонанс — бахилы, надетые поверх ботинок. Военный устроился напротив альпиниста, пристально вглядываясь в лицо.
— Думал, увижу тебя только в лагере, — тихо сказал Пилькевич, зябко пряча руки в карманы куртки, — всё-таки, сын нашелся, и у внучки горе.
— Ребята сказали, что ты сюда идешь. Решил дождаться. Один день ничего не решит. От Бори Ира не отходит. А Санечка… — Юринов вздохнул, — ей сейчас никто не в силах помочь. Только время… Внучка сильная, справится…
— Собаки так много значат? — Пилькевич погладил пса. Тот оглянулся и понимающе улыбнулся уголком пасти.
— Словами и не объяснишь. Проще все назвать психологическим симбиозом. Наукоподобно и, в принципе, верно, — Виктор помолчал немного. — Твой пес для тебя — как член семьи. Кусочек твоей души, что ли. Всегда гордился, что умею объяснять, а тут не могу. Это надо чувствовать… Санечке очень плохо… Хуже только Пусику.
— Это кто такой? — полковник запустил ладонь в густую шерсть.
— Пес погибшей девочки. Скорее всего, перестанет есть и умрет. Так обычно бывает. Лишь один раз удалось спасти собаку. И то — суку, у которой щенки были. Кобеля — ни разу.
— Настолько верные?
— Дело не в верности. Точнее, не только в верности. Хозяин для них — центр мира. Да, наверное, так правильнее всего. Центр вселенной. И если он гибнет — мир рушится. А зачем жить в разрушенном мире? Вот и умирают…
— У людей так же?
— Похоже. Только человек заставляет себя выжить. Такая он тварь, что выживает где угодно. Как тараканы… Видишь, наш мир разрушили Войной. Всё равно выжили. И в Душанбе, по которому долбанули. И здесь, между Бодхани и голодом…
— Неужели не было другого выхода, Витя? — спросил Пилькевич, — Двенадцать лет, это очень много! Я был уверен, что вы погибли. Неужели не было другого выхода? — повторил он еще раз.
— Какого? — спросил Юринов. — Думаешь, я все эти годы себя не спрашивал? Не раз. Первой же мыслью было спуститься вниз. Кое-кто попытался.
— И что?
— Девчонок спасли. Парней не успели. Ахмадов пришел на третий день. На тот момент многие еще не вернулись с восхождений.
— А вы отбились. Почти без оружия…
— Нас не ждали. И повезло. Расспроси Олега или Потапова. Они там были. Какой мир с Бодхани после того кишлака? Да и до — тоже. А еще через неделю Олег отстрелил ему руку. Так что… А воевать не хотелось. Некому у нас было воевать…
— Но хоть сообщить…
— Как? Отправить кого-то через горы? Возможно. И что дальше? Ты помнишь, чем вы тогда занимались?
— Да. Не до войны было…
— То-то и оно… А уже через год на Анзобе заминировали туннель. И перевал укрепили. Согласился бы Рюмшин класть ребят ради горстки каких-то альпинистов?.. Нет, конечно. Да и не до того вам было. А к кому еще? Чем один бек лучше другого? Может, если бы я вовремя вспомнил Фарруха… Но не вспомнил.
Собеседники замолчали. Тишина стояла долго. Пока Виктор, пристально вглядывающийся куда-то в облака, не продолжил:
— Понимаешь, Андрей, у нас была только одна защита — инкогнито. Если бы кто-нибудь пронюхал — нам конец. Бодхани задавил бы.
— Сейчас же отбились! — возразил Пилькевич. — Даже сами его спровоцировали. А тогда он был слабее.
— Мы двенадцать лет готовились к этой войне. Очень серьезно готовились. А тогда, с тремя десятками условных бойцов… Нам нужны были вы. Прикидывался вариант уйти в Душанбе. По тому пути, что прошли «ребенки» неделю назад. Даже успели бы до первого пургеня. До семнадцатого августа тот вариант существовал. Пока главной трудностью было мое сердце и Руфина Григорьевна. Сложности, по большому счету, небольшие и решаемые. Но после Пасруда добавились кишлаки. Женщины. Дети. Как их было тащить через перевалы? Историю эвакуации Баксана помнишь?
— Но здесь же нельзя жить! Невозможно!
— Мы жили…
— Как? На супе из двухвосток?! — Пилькевич в раздражении ударил по камню. Поморщился. Удивленно лизнул разбитые костяшки. Снизу неодобрительно смотрел пес.
— И на супе тоже… Андрей, мы не видели другого выхода. Я не утверждаю, что его не было. Мы не видели. Понимали, что никто не решит наши проблемы. Ахмадов мешал всем, но только нам его существование угрожало полным уничтожением. Даже Матча могла сложить оружие и признать власть Зеравшана. А мы не могли. Кто-то должен был умереть, либо Ахмадов, либо Лагерь. Вот и спрятались за легендами, ушли в тень. И готовились к бою. Громоздили ловушки, минировали проходы, интриговали внизу. Натаскивали бойцов. Не думали, что ими станут дети. Собирались воевать сами. Увы, себя мы переоценили. А деток наоборот. Без них бы не справились…
— Витя! Посмотри, кого вы вырастили! Дело не в том, какие они бойцы. Для армии это находка! Но… Они же не люди! Они дикари! Звери! Садисты! Я был в Зиморге… А на южном входе спецназ блевал! Мужики всю жизнь на войне. И блюют. А ваши «ребенки» шутки шутят. И песиков своих вычесывают. И жрали, даже не вытерев кровь с лиц и морд! Что люди, что собаки… Это же звери!
— Обманули тебя, — безразлично ответил Виктор заведшемуся полковнику.
— В смысле? — резко сбавил тон Пилькевич.
— Псов сначала отмывают до чистоты, потом только кормят. «От шаков любую заразу подцепить можно» — ненарушаемое правило. Первое дело после любой схватки — собак почистить.
