— До сих пор?! — вскипел Харальд. — Так ты тоже не веришь, что я одержу победу?
— Я не вольна над судьбой, — ответила Эллисив. — И я не ведунья. Не жди от меня пустых заверений, что удача не изменит тебе.
Харальд рассмеялся.
— Тебя не испугаешь!
Эллисив не ответила. Харальд тоже умолк, но ненадолго.
— Неужели ты не понимаешь, что мне необходимо стать правителем Англии? Ты ведь меня хорошо знаешь!
Эллисив продолжала молчать.
— Елизавета, ты любишь меня? — неожиданно спросил он.
— Да. Люблю.
— Ты уверена, что говоришь правду?
— Ты сам знаешь. Зачем спрашивать дважды одно и то же?
— Мне нравится, когда ты говоришь, что любишь меня. — Он придвинулся к Эллисив и положил голову ей на колени.
Потом вдруг сказал:
— Думаешь, я далеко ушел от тех ведунов с их снами?
— И что же тебе приснилось?
— Я видел во сне конунга Олава, — не сразу ответил Харальд.
— Как это было?
— Он сказал вису, предостерегая меня от похода в Англию.
— Вон оно что. — Эллисив ждала, чтобы Харальд продолжил рассказ.
— Олав начал с самовосхваления — это на него похоже. А виса была такая:
— Судя по его словам, Бог против твоего похода.
— Кому какое дело до слов Олава?
— Конечно, не всегда надо брать в расчет слова святого…
— Видишь, даже ты с этим согласна, а ведь в твоем роду в Гардарики [5] много святых, вы в этом знаете толк. Кажется, четверо из твоих предков были святые?
— Верно. Мой дед, святой Владимир…
Харальд приподнял бровь.
— Это тот, у которого было много наложниц?
— Да. Но только до тех пор, пока он не крестился и не крестил Русь… Бабушка Владимира, княгиня Ольга, тоже святая…
Бровь Харальда поднялась еще выше.
— Та валькирия [6] — святая? Ведь это она вдохновляла мужчин на жестокие битвы и трижды мстила за убийство мужа?
— Тогда она еще не была христианкой. — Эллисив сохраняла сдержанность. — Святыми были и мои дядья — Борис и Глеб, крещенные в младенчестве. Ты, наверное, не знал, что они предпочли умереть, но не сражаться за свое право на наследство… Иначе ты бы задумался, собираясь завоевывать Англию, будто бы принадлежащую тебе по праву наследства.
— Так вот к чему ты ведешь! — Харальд уже не шутил, он даже разозлился. — Намекаешь на то, что я сам себя назначил наследником? А ведь ты лучше других знаешь, что я законный наследник конунга Магнуса сына Олава и имею право управлять не только Норвегией и Данией, но и Англией. Нечего примешивать к этому небылицы о своих дядьях.
— Только Господу Богу да тебе известно, есть ли у тебя право быть наследником Магнуса, хотя он и сын твоего брата, — сказала она.
Харальд резко поднял голову с колен Эллисив.
— Проклятье! По-твоему, я убил Магнуса и потому лишился права наследовать ему?
— Что ты гневаешься? Мы уже много раз говорили с тобой об этом.
Харальд тяжело вздохнул.
— Убил я его или нет, в любом случае я должен наследовать ему и в Дании, и в Англии. Иначе будут говорить, что я не решился настоять на своем праве, потому что убил его.
— Что касается Дании, мне казалось, ты заключит мир с датским конунгом.
Харальд скривился.
— Такой мир ничего не стоит. Он длится ровно столько, сколько мне нужно.
— По-моему, Свейн сын Ульва смотрит на дело иначе.
— Если конунг Свейн меня не понял, пусть пеняет на свою глупость. Я уже нарушал заключенный с ним мир, пора бы ему поумнеть.
— Да не оставит тебя Господь своей милостью! — вздохнула Эллисив.
— По-твоему, мне больше не на что надеяться? — засмеялся Харальд.
Эллисив не ответила, а Харальд продолжал смеяться.
— Елизавета дочь Ярослава! Яви отблеск милости Божьей и не гневайся на своего грешного мужа.
Он снова положил голову ей на колени, притянул ее к себе, стал целовать в глаза, в губы и не отпускал, пока она не смягчилась.
Они заговорили не сразу.
— Мы поминали Олава Святого. Ты как будто чтил его прежде, — сказала Эллисив.
— Я и впредь буду его чтить. Иное дело, что я о нем думаю.
Эллисив испытующе посмотрела на Харальда.
— Что-то случилось?
— Пресвятая Теотокос! [7] Можно подумать, что ты ясновидящая, так ты угадываешь мои мысли.
— Ничего я не угадываю. Просто мы с тобой женаты уже больше двадцати лет.
Он лежал молча, но вдруг усмешка в один миг превратила его в мальчишку, замыслившего шалость.
Наконец он произнес:
Двадцать лет и более ты была женой мне, чистый лен свой пряла, пряла узы князю, за его же душу небеса молила, обжигала князя словом горькой правды.
Эллисив улыбнулась и погладила его по голове.
— Жаль, что конунгов не награждают за висы, как скальдов.
— А чем бы ты меня наградила?
— Пожалуй, оттаскала бы тебя за бороду, которой ты так гордишься.
Харальд расхохотался и снова притянул Эллисив к себе. Но вот он разжал руки и закрыл глаза.
— Я расскажу тебе то, чего не собирался рассказывать никому, — снова заговорил он.
— И мне хочется знать, что ты об этом думаешь, неважно, приятны мне будут твои слова или нет.
— Это про Олава Святого?
Харальд кивнул.
— Но начать я должен издалека. Харальдом меня назвала мать, королева Аста, в честь Харальда Прекрасноволосого, она хотела подчеркнуть этим, что я его наследник на престоле Норвегии. Это было весной, Олав еще не вернулся из похода и не стал конунгом Норвегии. Мать не слыхала о нем много лет и думала, что уже никогда его не увидит.
Впрочем, и после его возвращения они виделись не слишком часто. Только в первое время, пока Олав нуждался в поддержке своего отчима, моего отца, Сигурда Свиньи. После смерти Сигурда Свиньи Олав гостил у матери от силы один раз. Да и то когда участвовал в разделе имущества, оставленного Сигурдом Свиньей. Мне было тогда три года. Еще раз они встретились, когда Олав выдавал замуж сестру матери,
