Магнус искал мира и согласия. Было решено, что конунги встретятся в Акере близ озера Мьёрс.
Там они обо всем и договорились.
Я думаю, что и Магнус и Эйнар Брюхотряс испугались, увидев разоренные селения Дании. Они больше не сомневались, что Харальд готов сражаться, и тогда уж пощады не жди.
Половина власти отошла Харальду, однако договорились, что, если Харальд и Магнус окажутся где-то вместе, главным будет Магнус.
За полученную власть Харальд должен был отдать половину своих сокровищ, неприкосновенным оставалось только мое приданое и свадебные дары, поскольку то и другое принадлежало мне.
Мое приданое было большое, и на свадебные дары Харальд тоже не поскупился. Но меня удивило, что они вдруг пополнились кое-чем из добра Харальда. Говорить об этом было бесполезно, тем более что под раздел попало все-таки достаточно золота и серебра.
Все происходило очень мирно, так по крайней мере казалось со стороны. Лишь один раз у Харальда вырвалось недоброе слово. Магнус пожелал отдарить его за золото и протянул ему обручье со своей руки.
— Это все мое золото, — сказал он.
— Маловато для правителя двух стран, — заметил Харальд. — Да еще неизвестно, точно ли оно принадлежит тебе.
— Если и это обручье не мое, тогда я не знаю, что по праву принадлежит мне, — растерялся Магнус. — Обручье подарил мне перед смертью Олав Святой, мой отец.
Харальд хохотнул.
— В этом я не сомневаюсь. Зато сам Олав получил его от моего отца, Сигурда Свиньи, в уплату какого- то пустячного долга.
Магнус сник, как догорающий светильник.
— Ты думаешь, отец сказал правду? — Взгляд у Олава был неподвижный, на этот раз он не уклонился от разговора о лживости Харальда.
— Не знаю, — ответила Эллисив. — Вряд ли он мог узнать обручье, которое видел в трехлетнем возрасте или еще раньше. Верно одно: он любил унизить человека подобным образом.
Но как бы там ни было, Харальда провозгласили конунгом Норвегии, и на этот раз с согласия Магнуса.
— Обещал я тебе, что все уладится? — сказал потом Харальд. — Теперь тебе здесь нравится, королева Эллисив?
— Ты не слышал от меня ни единой жалобы. Не услышишь и впредь, — ответила я.
— Я никогда не забуду, как ты была терпелива все это время, — сказал Харальд. — Но боюсь, наши испытания еще не кончились. Ты обратила внимание на Эйнара Брюхотряса?
— Он, по-моему, рта не раскрыл, — ответила я.
— То-то и плохо. Его молчание не предвещает добра.
— Может, он догадался, что ты утаил от Магнуса часть золота? — предположила я.
— Вряд ли. Откуда ему знать, велико ли твое приданое и сколько у тебя было свадебных даров.
— Думаешь, он замышляет что-нибудь против тебя?
— В этом я уверен.
— А Магнус знает об этом?
— Сомневаюсь. Молодой Магнус помешан на своей праведности, все земное для него — суета сует. Меня тошнит от его елейного голоса и смиренного лица.
— Ты несправедлив. — Я рассердилась.
— Ах, прости! — Это прозвучало издевкой. — Я и забыл, что беседую с драгоценной сестрицей нашего святоши.
Наступила осень, я не могу вспоминать ее без грусти.
Харальд и Магнус гостили со своими дружинами поочередно на всех усадьбах южнее Доврара. Иногда они гостили вместе, иногда — порознь.
Эйнар Брюхотряс всеми силами старался посеять вражду между конунгами. Этого и следовало ожидать. Он также делал все возможное, чтобы настроить бондов против Харальда.
А это было проще простого, потому что Харальд отличался от Магнуса жестоким нравом. Магнус же в ту осень превзошел самого себя в щедрости и великодушии, прощая всем долги. Харальд клял Эйнара Брюхотряса и считал, что это его рук дело.
— Почему бы и тебе не поступать так же? — спросила я.
— Я не желаю из-за Эйнара Брюхотряса стелиться перед всеми, — ответил Харальд.
Эйнар дошел до того, что на тинге, созванном Харальдом, подбивал против него людей. Он даже платил им, чтобы они выступали на тинге против Харальда.
Хуже всего, что Харальд от злости начал совершать ошибки. Иногда он посылал дружину против своих злейших недругов, жестоко мстил им.
Теперь уже не только Брюхотряс был причиной того, что у Харальда появились враги.
Я уже знала, что Харальд способен на предательство. Теперь же увидела, как жажда мести затмевает ему разум. Но я еще не поняла, что это может обратиться и против меня.
В ту пору я часто виделась с Магнусом, мы вели с ним долгие беседы.
Я с трудом узнавала в нем прежнего веселого мальчика. Он говорил почти исключительно о своем отце, Олаве Святом.
Только и слышалось: Олав Святой, мой отец. Олав Святой являлся ему в снах и видениях и руководил им.
— Тебе не кажется, что Олав Святой просто преследует тебя? — спросила я.
Мне хотелось рассмешить Магнуса, вернуть ему радость жизни. Я пыталась вырвать его из когтей Эйнара Брюхотряса, потому что чувствовала — он вертит Магнусом, как хочет: это он внушил ему все, что касалось «Олава Святого, его отца». Магнус попал к Эйнару на воспитание совсем ребенком, и Эйнар умел влиять на него.
— Тебе двадцать два года, — говорила я. — Пора бы тебе стать взрослым, возмужать.
В конце концов Магнус начал как будто пробуждаться ото сна.
Харальд язвил по поводу моей родственной опеки. Я объяснила, что делаю это не только ради Магнуса, но и ради него самого.
Он посмеивался, но я не обращала на это внимания.
Однажды Халльдор отвел меня в сторону и сказал:
— Ты в своем уме, Елизавета?
Королевой он меня никогда не называл, так же как и Харальда — конунгом.
— Разве я похожа на безумную? — удивилась я.
— Похожа. Не станешь же ты говорить, будто не ведаешь, что творишь.
Наверное, по моему лицу он увидел, что я ничего не понимаю, потому что медленно и внятно начал мне объяснять:
— Конунг Магнус не сводит с тебя глаз. Я не знаю, о чем вы с ним разговариваете, но он похож на мартовского кота.
— Ни о чем тайном мы не беседуем, — отрезала я.
— Пусть так. Я-то тебе верю, — успокоил меня Халльдор. — Но иной раз дело и не в словах. Взгляд значит больше, чем слова. Я обратил внимание, как вы смотрите друг на друга. Ты, наверно, и сама этого не замечаешь. Но учти, что поощряешь его.
— У меня и в мыслях не было ничего дурного, — сказала я, правда уже не так твердо. — Мне нравится Магнус, но ты ошибаешься, если думаешь, что я люблю его не как брата.
— Ты уверена? — В голосе Халльдора не было ни насмешки, ни недоверия, он просто предлагал мне еще раз все обдумать.
— Может быть, и не совсем как брата, — призналась я наконец. — Но это потому, что он не такой, как Харальд. А люблю я только Харальда.
— Я это знаю. Иначе я не стал бы разговаривать с тобой. Харальд тоже любит тебя — любит больше всех на свете. Но с Харальдом всегда нужно быть начеку. Следить, чтобы он не заставил тебя плясать под
