— Бороться против Свейна с его датчанами все равно что топить лодки-берестянки. Одну потопишь, примешься за другую, глядь, а первая уже всплыла.
Но другая весть была для меня куда горше — умер наш сын, маленький Олав.
Харальд оставил его в Вике у Торы. Она тогда была на сносях, ждала тебя, и не могла пойти с Харальдом в поход.
— Ты думаешь…— Олав не договорил, но то, что он хотел сказать, было понятно.
— Нет, — ответила Эллисив. — Не думаю. Тора здесь ни при чем. Но разве можно было ждать, что она будет любить моего ребенка? Вряд ли Олав был окружен достаточной заботой, когда он заболел. Лучше бы Харальд нашел для него приемных родителей. Но Харальд вбил себе в голову, что должен сам воспитать сына.
Я не проронила ни слова, когда узнала о смерти Олава. Какой прок в словах?
— Какой прок? — воскликнул Олав. — Я уже не раз слышал от тебя такое. Ты не видишь прока в том, чтобы негодовать, когда для этого есть причина?
— Негодовать-то можно. Но никакой гнев не в силах воскресить мертвых.
В ту осень на Сэле сердиться пришел черед Харальду, и рассердился он не на шутку.
Мало того, что он потерпел поражение в Дании. Так и здесь не легче — оказывается, я благоденствую на острове.
Дом у меня — полная чаша. Сушильни ломятся от рыбы, в загоне пасутся ягнята, которых не сегодня завтра забьют. В поварне налажены кросна. На Харальда даже никто и не взглянул — каждый был занят своим делом.
Не знаю, что он ожидал увидеть на острове. Наверное, убитую горем, заплаканную женщину, умоляющую забрать ее оттуда.
Он не домогался моей близости, но я видела по глазам, что он полон желания. Мне пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не поддаться слабости.
Харальд пробыл на острове всего один день.
— Возможно, ты меня больше не увидишь, — пригрозил он мне перед отъездом, а сам краем глаза наблюдал, как я отнесусь к его словам.
— В таком случае пришли мне мое приданое и свадебные дары, — сказала я. — Или позаботься, чтобы я как-нибудь еще получила деньги.
— Позабочусь, — коротко ответил он. — Святославов корень! — бросил он мне на прощанье.
А я пошла в пещеру, в церковь Михаила Архангела. Там я долго сидела и плакала.
В пещере меня нашел брат Бэда. Я рассказала ему о приезде Харальда и о смерти Олава.
— Твой сын на небесах, — сказал он мне.
Но это не уняло моих слез.
— У меня уже два сына на небесах, — ответила я. — Мне бы так хотелось видеть хоть одного на земле.
Брат Бэда молча опустился на колени и стал молиться. А я продолжала плакать.
— Я плачу и о конунге Харальде, — призналась я чуть позже. — Наверное, я больше никогда его не увижу.
Брат Бэда внезапно поднялся с колен и сел рядом со мной.
— Стоит ли тратить слезы на такого человека, — сказал он. — Не лучше ли целиком обратить свое сердце к Богу и вспоминать конунга Харальда только в молитвах?
— Что ты хочешь этим сказать? Ты предлагаешь мне стать монахиней?
— Да.
— Боюсь, ты меня не поймешь, — сказала я. — Но мне кажется, Господь не создал меня монахиней.
Мои слова не задели его, как я опасалась. Он лишь сказал очень серьезно:
— Похоже, ты права. — А потом продолжал…
В дверь постучали.
Пришел епископ Торольв с одним из своих слуг. Приветствовав всех с надлежащей почтительностью, епископ сказал:
— На Россей пришел корабль; он идет на юг, в Руду. Там на борту священник. Я говорил с ним о вас, королева Эллисив. Вы с дочерью можете отправиться на юг с этим кораблем. Я дам вам письмо к епископу Руды, и он поможет вам добраться до страны франков.
— Когда уходит корабль? — спросила Эллисив.
— Через день или два. Жаль, конечно, что отъезд падает на Святую неделю, но боюсь, у меня не будет другой возможности помочь вам.
Эллисив не успела ответить. Вмешался Олав, и обратился он не к ней, а к епископу:
— Королева Эллисив не поплывет с этим кораблем, — сказал — Ни теперь, ни потом ей не понадобится корабль, идущий на юг. Она была женой моего отца, и обязанность позаботиться о ней наилучшим образом лежит на мне.
Началась Святая неделя.
Пасха в том году была не поздняя и не ранняя, от Пасхи до Первого дня лета [35] оставалось шесть дней.
Думая о Пасхе, Эллисив думала и о собственной судьбе.
Когда-то ее учили, что смерть бывает побеждена всякий раз, как священник возвещает о том, что Иисус воскрес из мертвых.
Но теперь смерть была повсюду.
Мария лежала в могиле возле церкви Торфинна ярла, Харальд был зарыт под деревом где-то в Англии, и память о сыновьях, которых она потеряла, снова стала мучить ее.
Она потеряла многих близких. Родители умерли, пока она жила на Сэле, Эллисив случайно узнала об их смерти. Умерли Предслава, Ингибьёрг, Боргхильд.
Но самой главной болью был Харальд, ведь он лежал в неосвященной земле.
Ее учили, что надо всеми помыслами стремиться к вечному блаженству, иначе его не достичь.
А Харальд стремился к нему? Или его помыслы занимала только земная власть?
Эллисив вспоминала о его преданности Пресвятой Теотокос, и ей становилось легче.
На пасхальной неделе Эллисив часто молилась в церкви:
— Пресвятая Богородица, он всегда обращался к тебе. Заступись за него перед Господом, который так высок, что Его не в силах постичь мы, смертные. Попроси Господа, чтобы Он в своей неизреченной милости даровал душе Харальда покой и вечное блаженство!
В этих молитвах Эллисив обретала надежду, примирялась душой со Всевышним и Его неисповедимыми путями.
И еще Эллисив часто бродила по острову, прислушиваясь к шуму моря и ударам волн, к ветру и крикам птиц. Она думала об Олаве сыне Харальда. Гадала о своем будущем.
Олав — истинный сын своего отца: принял решение, даже не спросив ее! Она невольно улыбалась.
Пусть это было кощунство, но для Эллисив такой исход дела соединился с вестью о воскресении Господнем. Только теперь Эллисив призналась самой себе, как страшило ее путешествие на юг и его возможные последствия.
Время от времени Эллисив встречалась с Олавом, но наедине они больше не разговаривали.
Он приходил с Ингигерд и Скули и вел себя так, будто оба они его дети. Постепенно Скули начал чувствовать себя у Эллисив как дома, случалось, он приходил и один, чтобы поболтать.
Однажды Олав привел с собой ярлов, Эрленда и Паля. Эллисив поняла, что он подружился с ними. И наверняка рассказал им о своем разговоре с епископом Торольвом.
На Пасху ярлы устроили застолье. К удивлению Эллисив, ее посадили на почетное место среди женщин. Она и не думала, что ей когда-нибудь суждено снова сидеть на этом месте.
На третий день Пасхи пришел Олав, на этот раз один.
С порога он подошел прямо к Эллисив и сел на пол у ее ног.
— У тебя есть сын, — сказал он. — И зовут его Олав.
— А у тебя есть мать, ее зовут Тора, — возразила Эллисив. — Ее ты и должен почитать, как положено
