Эллисив. — Но если твоя победа не угодна Богу?
— Елизавета, ты хуже священника!
— Еще бы, ведь твои священники не смеют тебе перечить.
— Ты не хочешь, чтобы я победил?
— Если ты завоюешь Англию, ты угомонишься?
— Пожалуй, — не сразу отозвался он. — Впрочем, не знаю. Неплохо было бы завладеть Дублином. Ирландцы так грызутся между собой, что сладить с ними ничего не стоит. Потом Дания — я не прочь ощипать Свейна сына Ульва, как глухаря.
Он опять засмеялся, его стремление к власти было заразительно, и Эллисив стоило большого труда не поддаться ему.
— Зачем тебе столько владений?
— Не дочери Ярослава спрашивать про это. В моих руках окажется вся торговля на западе, так же как в руках твоего отца оказалась торговля на востоке, когда он взошел на Киевский престол.
— Тогда почему бы тебе не завладеть и Рудой, чтобы закрепить за собой весь торговый запад? — предложила Эллисив.
— Ты права. — Харальд не заметил в ее словах насмешки. — Но Руда [11] так и так окажется в моих руках: если Харальд сын Гудини и разобьет Вильяльма Незаконнорожденного, я потом разделаюсь с Харальдом, если наоборот — одержу верх над Вильяльмом.
Теперь ты видишь, мне необходимо идти в Англию. Даже сам Господь должен понять это.
Эллисив помолчала. Потом произнесла:
— Ладно, меня ты убедил. Но боюсь, что Господа Бога уговорить не так просто.
Харальд улыбнулся, поднял бровь.
— Отчего же? За меня будут молиться благочестивые женщины. Ты и наша Мария. Да еще Пресвятая Богородица с добрыми глазами. Она как ты, с ней тоже легко разговаривать. Я строил церкви во имя Богородицы, и она прежде всегда помогала мне. Небесная владычица не слишком сурова.
— Ты хочешь завоевать полсвета, а женщины должны спасать твою душу?
Харальд расхохотался и обнял Эллисив.
— Ты угадала. Это как раз то, что мне нужно.
Они помолчали.
— Елизавета, — неожиданно сказал Харальд, — а ведь ты когда-то сама воодушевляла меня на битву.
— Это было давно.
— Разве ты забыла, как рассказывала про Святослава, своего прадеда, который воевал всю жизнь и подчинил себе многие народы? Походка у него была легка, как у леопарда. В походы он не брал ни возов, ни котлов, ел мясо, испеченное на углях. Шатра он не имел — засыпал, где сморит сон, положив под голову седло. Тебе хотелось, чтобы я походил на Святослава, а не на твоего осторожного, мудрого отца. Вспомни!
Эллисив опустила голову — боялась встретиться с его властным, зовущим взглядом.
— Тогда я плохо знала жизнь, — голос ее звучал неуверенно, Харальд пробудил в ней старые чувства.
Он угадал это, взял ее за подбородок, поднял ее лицо.
— Посмотри мне в глаза!
— Святослав пал позорной смертью, — с трудом выговорила Эллисив. — Враги отрубили ему голову и сделали из черепа чашу. Ты хочешь такого конца?
Харальд рассмеялся:
— Думаешь, из моего черепа не получится чаша? Посмотри какой ладный! — Он провел рукой по голове от лба до затылка.
— Харальд!
— Что?.. — Его забавляло, что ему удалось вывести ее из равновесия.
Она не ответила.
— Елизавета, я хочу, чтобы ты благословила меня на этот поход.
— А я думала, ты хочешь, чтобы я молилась за твою душу.
— Молись, это тоже нужно. Но прежде благослови меня на победу.
Теперь Эллисив смотрела прямо на него, наконец-то она поняла, чего он добивался все время. Могла ли она отказать ему? Да и хотела ли отказывать?
— Ты благословишь меня?
— Да. — Однако, покоряясь его воле, Эллисив была не в силах унять дрожь. — Да благословит тебя Господь, Харальд. Да пошлет он тебе победу.
Наступило молчание. Потом у нее над головой снова раздался его голос:
— Но это еще не все. Ты должна мне сказать несколько слов, чтобы я вспомнил их в разгар битвы. Прежде ты всегда так поступала.
Эллисив попыталась уклониться:
— Но ведь это было так давно, Харальд.
— Да, и тогда я одерживал ради тебя победы. Ты меня больше не любишь?
— Люблю, и ты это знаешь.
Харальд снова обнял ее, его губы коснулись ее уха, в голосе была не просьба, а повеление.
— Скажи мне эти слова.
Эллисив почувствовала, что к глазам почему-то подступили слезы; когда она заговорила, они полились помимо ее воли.
— Хорошо, скажу. Иди, высоко подняв голову, ты, вызвавший на бой небесное воинство. Не прячься за щит, стремись туда, где гуще стрелы и громче удары клинков. Не склоняйся даже перед Всевышним. И если он не даст тебе победы, то, может быть, за твою доблесть он даст тебе уйти с честью, как поступают земные хёвдинги!
Эллисив все еще сидела в церкви Христа Спасителя, построенной Торфинном ярлом. Она думала об этом ярле, погребенном у церковной стены.
Если Харальд победит, сможет ли он, завоевавший Англию, Дублин, Данию, Руду, отказаться, как Торфинн ярл, от мирской суеты и посвятить себя добрым делам?
В это трудно было поверить.
А если он погибнет — не она ли сама послала его на смерть.
С каждым днем жизнь на Борге все больше тяготила Эллисив.
Однажды утром Эллисив смотрела, как в проливе прибывает вода, стремительно затопляя скалы и валуны, образуя водовороты и бурные потоки.
Когда-то прилив был исполнен для нее глубокого смысла. Ей казалось, что в чередовании приливов и отливов проявляется воля Божья. Она ощущала, что жизнь на острове, только на другом, заброшенном среди моря и отданном на волю ветра, приближала ее к Господу.
Нужно уметь раскрываться навстречу и доверять воле Божьей. И пусть приливная волна его любви очистит тебя, выверни наизнанку душу и омой ее в этих живительных потоках.
Эллисив вдруг подумала, что ей так тяжело на Борге, потому что Господь отвернулся от нее.
И ее охватил страх.
Прилив, это выражение воли Божьей, пугал ее, потому что она, человек, отказалась покориться Богу. И в сердце своем отказывалась покориться и сейчас.
А вода все прибывала.
После разговора с Харальдом Эллисив уже вместе с ним желала победы над Англией, и ей было неважно, кому будет служить эта победа, Богу или Дьяволу. Боевой пыл Харальда охватил и ее — ей следовало раньше понять то, что она поняла сейчас. Это ли был не вызов Богу?
Неудивительно, что она не могла молиться, чтобы Бог послал Харальду победу, — разве смела она просить о чем-то? Не было ли с ее стороны кощунством даже просто преклонять колена пред алтарем?
